Люди отличаются друг от друга в отношении наследуемых склонностей или в отношении того сравнительного умения, с каким они разворачивают свою жизнедеятельность в тех или иных областях; привычки, которые совпадают со сравнительно сильными склонностями или переходят в них, проявляясь более выраженно, чем другие, приобретают немалую значимость для благополучия человека. Роль, которую этот элемент играет в формировании ряда сравнительно устойчивых привычек, определяющих уровень жизни, объясняет то нежелание, с каким люди отказываются от привычных статей расходов при нарочитом потреблении. Предрасположенность, в которой нужно усматривать почву для такого рода привычки, есть склонность к соперничеству, а стремление к соперничеству, завистническое сопоставление, есть исконная черта человеческой природы и главная ее особенность. Она в любом новом обличье проявляет себя достаточно ярко и утверждается с большой настойчивостью в тех формах выражения, которые когда-то облюбовала. Когда у индивидуума складывается привычка проявлять себя в той или иной статье почетных расходов (когда на некий заданный набор стимулов привычно отвечают деятельностью конкретного рода и направления, движимой живой и глубоко укорененной предрасположенностью к соперничеству), то от таких расходов отказываются как раз крайне неохотно. С другой стороны, едва приращение денежных сил позволяет индивидууму развернуть жизнедеятельность с новым размахом, древние особенности расы сразу же устанавливают направление, которое должна принять общественная жизнь. Те наклонности, которые уже выражались при посредстве каких-либо родственных форм в развитии жизненного процесса по его корректирующим указаниям и для проявления которых всегда имеются в наличии материальные средства и возможности, будут оказывать особенно сильное влияние при выборе формы и направления, в которых заявит о себе новый прирост совокупной силы индивида. Если перейти к конкретике, то в любом обществе, где нарочитое потребление выступает составной частью образа жизни, увеличение платежеспособности индивидуума, вполне вероятно, будет иметь следствием расходы в какой-нибудь общепринятой области нарочитого потребления.
За исключением инстинкта самосохранения, предрасположенность к соперничеству является, вероятно, сильнейшим, нагляднейшим и наиболее настоятельным среди собственно экономических мотивов. В индустриальном обществе эта предрасположенность к соперничеству выражается в денежном соперничестве; применительно к цивилизованным западноевропейским странам это фактически означает, что такая предрасположенность выражается в какой-либо форме нарочитого расточительства. Потребность в нарочитом расточительстве, следовательно, всегда готова поглотить любое повышение эффективности производства или выпуска товаров, когда наиболее элементарные материальные нужды удовлетворены. Там, где в современных условиях этого не происходит, причину расхождения следует обычно искать в том, что темп увеличения достатка индивидуумов слишком высок и привычка к расходам за ним не успевает; или же конкретный индивид может откладывать приращение в нарочитом потреблении на более поздний срок (обыкновенно ради того, чтобы произвести зрелищное впечатление своим предполагаемым совокупным расходом). По мере того как возрастающая эффективность производства предоставляет возможность обеспечить средства к существованию при меньших трудозатратах, усилия производителей направляются на достижение более высоких результатов в нарочитом потреблении, а вовсе не снижаются до более приемлемого уровня. С ростом эффективности производства и появлением повода сбавить темп прирост выработки обращается на удовлетворение потребности в нарочитом потреблении (эта потребность способна расти бесконечно, подобно тому как, по экономической теории, растут обычно высшие, или духовные, потребности). В основном именно благодаря присутствию этого элемента в норме жизни Дж. С. Милль мог утверждать, что «до сих пор сомнительно, чтобы все сделанные к настоящему времени технические изобретения облегчили повседневный труд хотя бы одного человеческого существа»[16].