«Теория заговора». Историко-философский очерк

Как это ни парадоксально, сторонники подлинности «Протоколов» не отрицают того, что между двумя указанными текстами существует прямая связь, но трактуют это с несколько иных позиций. Для них семантическая близость текстов указывает лишь на общий источник их происхождения: «Обвинение в плагиате подрывало доверие к этому серьёзному документу и давало основания относиться к нему как к чему-то не заслуживающему внимания. А о том, что “Диалог” был таким же продуктом иудейско-талмудической мысли, как и Сионские протоколы, еврейские вожди, конечно, молчали»^{739}. Итак, на основании проведённого анализа мы можем зафиксировать следующие результаты. «Теория заговора» и современные российские паранаучные проекты имеют не просто случайным образом данные структурные и содержательные параллели, но представляют собой явления, относящиеся к единому концептуальному ядру. Содержательная же широта его выражения свидетельствует об актуальности и востребованности «теории заговора» — не только применительно к социально-политическим процессам, но и к иным сферам жизни общества. Адаптация «теорией заговора» тех или иных концептуальных построений изначально неконспирологического характера свидетельствует о том, что в современных условиях именно придание конспирологического статуса обеспечивает социальную востребованность, интерес со стороны широкой аудитории.

Эмпирическим подтверждением тому служит востребованность паранаучных проектов в конспирологии и с содержательных позиций. Отдельные положения паранаучных концепций становятся органическими частями конспирологических работ. Обозначенный процесс берёт своё начало ещё в советскую эпоху. Так, обратимся к уже упомянутой выше работе В. Н. Емельянова «Десионизация». Конструируя свой вариант отечественной истории, центральным положением которого является отрицание христианства, трактуемого как орудие «сионизма», автор обращается к «Велесовой книге». Именно «Велесова книга» становится одним из первых объектов посягательства со стороны «иудейского безродного христианства». «Нестор, вдохновляемый иудейской безродностью христианства, взял на себя “во славу Христову” миссию генерального цензора всего, что до него было создано. Вся предшествующая проклятому 988 году история Руси была пересмотрена с классовых позиций иудейских хозяев»^{740}.