Теперь мы квиты

Все еще не веря своим глазам, вытягиваю тарелку с едой. Сырники. Те самые, с которыми я половину утра промудохался, чтобы накормить ее. И они лежали в шкафу, весь гр*баный день. От них уже запах пошел.

И эта находка огнем по нервам. Срываюсь к ней, в комнату захожу. Ия на диване сидит, в телефоне. И когда я появляюсь, она скользит по мне взглядом, а когда замечает тарелку в руке, замирает. Я вижу, как в ее глазах вспыхивает понимание того, что случилось. Хмурится, открывает рот, чтобы сказать мне.

– А сейчас хорошенько подумай, прежде чем говорить, Ия, – перебиваю, – Потому что, бл*ть, я хочу, наконец—то, слышать правду. Я думаю, заслужил ее, разве нет?

Я задел ее гордость. Вижу, как во взгляде вместо недавнего испуга, вспыхивает огонь. Задрав подбородок, смотрит на меня сверху вниз.

– Мусорный пакет брать с собой было палевно, ты бы задавал вопросы, – ее голос ледяной, голос равнодушной стервы. Смотрит на меня, как на дерьмо собачье.

– В мусорке ты бы увидел еду. Я решила оставить ее в шкафу, чтобы вечером выбросить. И забыла о ней.

Она выглядит заскучавшей. Словно я за*бал ее до рвоты.

С губ рвется смешок. Неужели, она считает, что это нормально? На самом деле решила, будто ее ответ что—то объяснит для меня?

– Не нужно строить из себя обиженного, – цедит сквозь зубы. – Я заботилась о тебе также, как и ты обо мне, Лука. Да, я спрятала сырники, потому что, бл*ть, это не так просто, как в твоей голове, понимаешь?! То, что ты впихиваешь в меня эту жирную, ужасную еду, не значит, что я захочу ее есть и возвращаться в прежнее состояние!

Я так зол на нее, что единственное, о чем я сейчас думал – как бы не сорваться, и не натворить бед. Она ходила по краю.

– Ты себя слышишь?

– А ты себя? Думаешь, мне нравиться жить так?! Я говорила тебе, я предупреждала, так что не надо строить их себя оскорбленного, Лука! И не надо заставлять меня чувствовать себя дерьмом! – в ее глазах стояли слезы, и они шею мою узлами стягивали.

– Ведь ты такой хороший, заботливый, а я неблагодарная с*ка, которая выкидывает еду! А мне просто хочется быть стройной и красивой! И я знаю, что ты будешь любить меня, если я вернусь в прошлый вес, и если после каждого шага у меня будет отдышка. Но такой Я не могу любить себя! Мне плохо, понимаешь?!

Не понимал. Ни одного слова не понимал. И это злило. Я бился все две недели, а она все такая же каменная стена, не способная услышать, понять, осознать.

Опускаю глаза на злополучные сырники. Во мне сейчас столько злости, и она гулом по венам несется. Резкий рывок – тарелка летит в стену. Разбивается на мелкие осколки, пачкая все вокруг долбанной едой. Осознание масштабов ее лжи выводит из равновесия.

– Сколько?! Сколько времени ты это делаешь?! Все две недели?!

Мне еб*ть как больно. Понимать, что мои усилия ей нах*й не сдались.

Молчит. И я понимаю, что ответ – худший, из всех возможных вариантов.

Твою мать! Хватаюсь за волосы, сжимаю виски, пытаясь успокоиться. Но это нарастает. С каждой гр*баной секундой во мне все больше злости и гнева.

– Я пытаюсь вытянуть тебя! Как дебил на кухне торчу, заморачиваюсь, чтобы ты не отказывала, и чтобы полезно было! Заказываю в ресторане, готовлю сам. А ты сидишь, делаешь вид, что все норм, улыбаешься мне и ни хрена не ешь! – голос на крик срывается. И мне приходится взять пару секунд перерыва, чтобы не напугать ее еще больше.

Делаю шаг к ней, она отступает.

– Я просто хочу, чтобы ты была здоровой, девочка, – голос хрипнет. Клянусь, мне хочется разрыдаться. Потому что я не знаю, как ей помочь.

– Я хочу, чтобы твоя улыбка была настоящей, а не вымученной, как все эти дни. Ты думаешь, я, бл*ть, слепой? Думаешь, не вижу, как ты каждый день таешь на глазах! Сколько ты весишь? Сколько тебе нужно весить, чтобы понять, что ты доводишь себя!

По ее лицу текут слезы. Обнимает себя, отгородившись от меня. Не впускает. Как бы не бился, не отроется она мне.

– Что?! Что тебе дать еще, чтобы ты поверила, поняла, что творишь полную дичь с собой, Ия?! Что я должен сделать, чтобы ты поверила, что я жизнь за тебя отдам! И неважно мне, сколько в тебе килограмм! Пох*уй, какой размер одежды ты носишь, потому что мне нужна ты!

Она подходит ко мне. Смотрит так, с мольбой, что сердце захлебывается болью.

– Ты замечательный, – ее всхлип ножом по ребрам. Кривится так, а по щекам все еще слезы бегут. – Ты прекрасный и заботливый, и дело не в тебе, как ты не поймешь? Я не справляюсь, не могу. Не могу побороть этот страх. Я спать ночами не могу, задыхаюсь, потому что боюсь. Всего боюсь, С*ка! Поступить не так, сделать что—то неправильное и стать вдруг тебе ненужной! Я боюсь, потому что у меня нет никого кроме тебя! – ее голос срывается.

– Я пыталась есть, правда! Но мое тело не принимает! Мне плохо, каждый раз! И это замкнутый круг! Думаешь, я не понимаю, что это дно?! Думаешь, не знаю, что подвожу тебя?! Я хочу быть с тобой, хочу быть здоровой не меньше твоего! Но я никчемная…

Срываюсь к ней. Прижимаю к себе, потому что больше не могу слышать это.