Теперь ты ее видишь

– Шшш. Здесь нет плохого человека, – сказала я, хотя к тому времени была уверена, что он находился в нескольких метрах от моих детей там, на празднике.

– Что случилось с Алисой? – спросила Эви.

Я приложила палец к губам и показала на ее спящих брата и сестру. Молли зашевелилась и перевернулась, но не проснулась[4].

– Не знаю, милая, но полицейские делают всё возможное, чтобы вернуть ее домой.

– Она вернется сегодня?

– Я не знаю, моя дорогая. Я не знаю. Надеюсь на это.

– Ее кто-то похитил? – спросила она, серьезно глядя на меня широко раскрытыми глазищами. Я яростно боролась со слезами. Как бы я хотела заверить ее, что наш Чидденфорд по-прежнему безопасное место для жизни и ей не о чем волноваться, что ее сон был просто кошмаром, о котором она сможет забыть к концу завтрака.

– Я не знаю, что произошло, но обещаю вам, – я набрала полную грудь воздуха, и он словно обжег меня изнутри, когда заполнил легкие, – я обещаю, что не позволю чему-то плохому с вами случиться.

У меня не было права давать такие обещания, но я знала, что больше не оторву глаз от своих детей. Я никогда не позволю им бегать среди деревьев, где не смогу их видеть, или играть в прятки в песчаных дюнах, где трава настолько высока, что скрывает их. Я никогда не смогу верить, что никто не прячется рядом, затаив дыхание, готовясь похитить моих детей.

Позднее этим же утром я разговаривала с инспектором Хейзом, который сказал то, чего я боялась, – что новостей пока нет. Я представила, как он и его команда стоят вокруг белой полицейской доски, на которой фломастерами написаны возможные действия, подозреваемые, обведенные кружочком, и всё такое прочее, и потирают подбородки, поглядывая друг на друга в надежде отыскать нечто, что они сперва упустили.

Конечно, ребенок не мог пропасть так, чтобы никто ничего не видел. Кто-то да должен был что-то рассказать. Я размышляла, знают ли они больше, чем говорят мне. По крайней мере, я подозревала их в этом. Должны же быть статистические данные о таких преступлениях, вероятности, чтобы определить, что, скорее всего, произошло. Они думают, что Алиса уже мертва?

Но инспектор сообщил, что до сих пор нет никаких зацепок и он даже не может меня успокоить, сказав, что они как-то продвинулись в ее поисках.

Накануне Одри терпеливо слушала, как я снова и снова пережевывала отрезок времени между моментом, когда в последний раз видела Алису, и осознанием, что ее там нет. Я надеялась, что, проанализировав это достаточное количество раз, я что-то вспомню. Если Одри, придя домой, и сказала мужу, что больше не в силах это выслушивать, то мне она виду не подала.

Карен и Гейл позвонили, чтобы узнать, могут ли они что-то для меня сделать. Многие подруги отправляли сообщения с поддержкой, некоторые спрашивали – есть ли новости, и даже те мамы одноклассников Молли и Джека, которых я едва знала, нашли способы сообщить, как они сопереживают мне из-за случившегося.

Как бы я ни нуждалась в их поддержке и ни испытывала первоначальное облегчение оттого, что они меня не осуждают, я начинала жалеть, что приходится пересказывать эту историю каждый раз от начала до конца, чтобы утолить их любопытство подробностями из первых рук. Каждый раз, когда я закрывала дверь или вешала трубку, у меня возникло ощущение, что кто-то забрал очередной кусочек меня.

Ко мне даже заглянула соседка. И сказала, переминаясь на пороге:

– Я просто не могу представить, что делала бы в такой ситуации.

Я старалась оставаться терпеливой, кивая вместе с ней.

– Всё же, я полагаю, вы должны быть благодарны, что это не ваш собственный ребенок.

Я не поверила своим ушам:

– Что?

– Я имею в виду – конечно, это ужасно, но потерять собственного ребенка – это разве не хуже?

– Нет, не хуже! – воскликнула я. – Что может быть хуже того, что случилось?

– О, нет, я не хотела сказать, что это не ужасно, – испугалась она. – Я просто подумала, что, если бы это был один из ваших, тогда… – Она замолчала, глядя за мое плечо с безумным видом. – Вам всё равно, где ваши детки?

– Спасибо, что приходили, – произнесла я. – Но мне действительно необходимо вернуться к делам.

Я закрыла перед соседкой дверь и прижалась к ней спиной, зажмурив глаза и неслышно крича. О Господи, я сказала ей за это «спасибо»! Что сломалось во мне? Неужели я так боюсь оттолкнуть людей, что позволяю им вываливать на меня свои нежелательные мысли? Я боюсь того, что они обо мне скажут, если я не позволю?

Одри подошла к дому как раз в момент нашего нормального временного беспорядка, когда я готовила завтрак. И, открыв ей дверь, я поняла, как это, наверно, выглядит со стороны.

– О, Од… – Я растерялась. – Извини, мы просто пытались приготовить что-то вроде завтрака, а дети… ну, ты знаешь, каково это. – Я посторонилась, впуская ее и любуясь видом на свой коридор. Молли сидела и плакала у подножия лестницы, а Эви торчала в дверях кухни со свисающим из руки мокрым ночным подгузником. Телевизор орал из игровой комнаты – Джек прибавил громкость, чтобы заглушить своих сестер.