Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна

Сколько его помню, он постоянно ел чипсы. Просто постоянно! Он сжирал их по четыре огромных пакета в день. И шоколадки он тоже обожал. И тортики киевские. А еще этот красавчик любил посидеть за компом. Так он и отъел гигантских размеров задницу, так хорошо заметную на фоне его тогда уже весьма относительной худобы. Особенно учитывая то, что он почти всегда ходил в довольно плотно обтягивающих его чиносах или не менее тугих синих джинсах. И рубашонка у него была розовая.

Потом Метлицкий отрастил живот и стал настоящим школьником. Это он считал большим достижением.

После того, как я ушел из 737-й, – мы с Мишей почти что и не виделись. Особой духовной близости между нами не было никогда, а потому я не считал сильно нужным поддерживать это милое знакомство. Виделись мы с тех пор всего пару раз.

Последняя наша встреча состоялась летом 2017-го.

Стоял жаркий летний день. Времени было часов двенадцать, наверное. Возможно, что и больше: час там или даже два.

Я гулял по Филёвской пойме. Встал я в тот день относительно рано, – часов эдак в восемь. Уже в девять пошел гулять.

Сначала прошел всю улицу Барклая, затем через Филёвский парк выбрался к реке.

Очень скоро я миновал тенистую западную часть поймы и уже не столь стремительно ковылял через часть восточную.

Пойма там вплотную примыкает к жилым домам.

Я устал. К тому же от утренней прохлады к тому моменту не осталось и следа. Начинался знойный и чрезвычайно душный московский летний день.

На сапфировом небе не было ни облачка.

Я шёл по широченной, заросшей по краям низкой, но очень плотной травой тропе. Тропа была такая, что там свободно могла бы развернуться фура. Но никаких фур там не было. Только шныряли туда-сюда неспешные и горделивые, как утки весной, – местные мамы с колясками. Да ещё разудалые мальчишки проносились иногда мимо меня на своих великах, поднимая за собой густые облака пыли.

Я был уже совсем уставшим, просто с ног валился от жары. Решил, что не буду доходить до конца поймы. Пойду лучше к универсаму, – сяду там на автобус и поеду на Фили. Оттуда домой пойду. Заодно и в «Ашан» загляну. Куплю себе хлеба.

Но перед этим, подумал, неплохо было бы хоть разок купнуться в Москва-реке. Освежиться, так сказать.

А тут надо сказать, что в той части поймы как раз находятся очень хорошие уединенные пляжи. В первой половине дня солнце туда не заглядывает, а потому там весьма свежо и совсем не жарко. И обыватели не докучают.

Самый крупный из этих пляжей расположен как раз недалеко от универсама. Каких-нибудь триста метров дворами пройти, – и пляж. Вот туда-то я и решил спуститься.

Спустился. Спуск туда крутой довольно, чуть ногу о торчащий из земли корень не расшиб. Но это того стоило.

Красотища была неописуемая!

Сам пляж весь в тени, а другой берег с его высоченными домами, выстроенными в подражание сталинской архитектуре, – просто горит весь солнечным светом, напоминая некий сказочно прекрасный город будущего со старинной футуристической открытки.

Солнечные лучи радостно играют на весело колыхающихся волнах ярко-синей воды. И тишину нарушают лишь едва слышный плеск воды, суетливые крики чаек да изредка разрывающий воздух гул судовых сигналов вдалеке.

Падающие на водную гладь лучи разбегаются от нее тысячами крохотных солнечных зайчиков, табунами скачущих по листьям нависших над этим уединенным местом могучих деревьев.

И там я увидел его.

Миша стоял в десятке метров от меня.

Одет он был в чёрные физкультурные шорты, чуть-чуть не доходившие ему до колен, и точно перламутр переливающуюся на свету желтую футболку из синтетической ткани.

Он стоял босыми ногами на мокром песке, и волны прибоя ласкали его не знавшие усталости и переутомления стопы.

Неподалеку валялись на истоптанной, почти уничтоженной отдыхающими траве его шиповки.

Он мало теперь походил на того субтильного мальчика, каким я знал его в годы моего учения в 737-й. От прежней худобы не осталось и следа: теперь передо мной стоял не тот склонный к бабским ужимкам и от всего робеющий хлюпик, а весьма уверенный в себе и даже чуть нагловатый, но не агрессивный на вид парень с рабочей окраины, – крепкий и коренастый.

Всё та же гитлерюгендовская стрижка теперь прекрасно ложилась на его потемневшие едва ли не до черноты волосы. Вздернутый некогда нос расправился, вытянулся вперед и напоминал теперь утиный клюв. Пухлые щеки сдулись, превратились в скулы, хотя и весьма широкие.

Футболка теперь не болталась на нем как на огородном пугале (а именно такой вид она придавала ему в былые времена), – нет, теперь она плотно обтягивала его молодое крепкое тело, так и пышущее за версту здоровьем. Гордо выступающая вперёд грудь геометрически рифмовалась даже не с торчащим (это было бы слишком низкое слово для такой красоты), а скорее вальяжно выкатывающимся, подобно могучему артиллерийскому орудию, пивным животом.

Его красивые, мощные, до темноты загорелые ноги плотно упирались в мокрый речной песок.

Крепкие толстые руки, кожа которых также была выжжена южным солнцем, превратившим и без того смуглого юношу в мулата, – были опущены по швам.