Тут Денис начал принимать сексуальные позы.
Он повернулся ко мне полубоком, эффектно скрестив свои толстые ноги. При этом он через плечо смотрел на меня так, будто хотел сказать: «Милый, я заждалась; когда уже будет секс?». Его левая рука по-прежнему лежала на ягодице.
Надо ли говорить, что в этот момент я просто обезумел от похоти. Я набросился на Дениса.
– Ну, что, барашек ты мой курдючный… – прошептал я, хватая своего друга за пятую точку. – Это ж как ты такой крестец отожрал, а?!
– За компом всё лето просидел. – прошептал Денис. – Чипсы себе жрал, тортики…
– Оно и видно! – грозным голосом произнёс я, стягивая с одноклассника трусы. – Сколько щас весишь-то?
– Ай, – застонал Денис. – не помню…
Продолжать эту сцену я не буду. Скажу только, что мы тогда говорили и вытворяли ещё много всяких пошлостей.
Честно говоря, выписать эту сцену пристойно я смог лишь с третьего раза. Я всё же не маркиз де Сад.
Мне всегда говорили, что писать порнуху – это явно не моё.
И это очень плохо.
Ведь я в этой книге будет ещё множество таких сцен (назвать их постельными у меня язык не поворачивается, так как большая их часть разворачивалась где угодно, но только не в постели), а я даже не знаю, как я их буду живописать. Словом, надеюсь, что всё приложится, и перо само выведет нужные слова… Эх, пустые надежды! Впрочем, посмотрим…
А пока что я расскажу вам о том, что в тот день было со мною дальше.
Когда я вышел из раздевалки, то в самом разгаре была большая перемена.
Делать мне было нечего. Я побродил малость по этажу, а потом, когда прозвенел звонок, отправился на балкон. Там я спокойно уселся в мягкое, обитое бежевым кожзаменителем кресло и задумался.
Я подумал о том, что вот, мол, постепенно начинаю привыкать ко всему творящемуся здесь бардаку. Ещё пару дней назад я думал, что секс – это не про меня, что его у меня, наверное, и не будет никогда, а если и будет, то когда-нибудь в отдалённом будущем. Лет в тридцать, быть может, со своей женой. И то не факт.
Прошло всего два дня, – а для меня уже секс в порядке вещей, хотя ещё позавчера я о нём даже мечтать не решался. Да, никогда не знаешь, как жизнь повернётся…
Тут я внезапно почувствовал себя очень уставшим. Я склонил голову на бок. Мне хотелось спать, ноги ломило, как при простуде, голова немного болела. Я уже начинал проваливаться в сон, как тут услышал приятный девичий голос.
– Не спи, – замёрзнешь! – сказала сидящая в паре метров от меня девочка.
Я поднял голову, чтобы на неё посмотреть.
Это была высокая миловидная девчонка с длинными светло-русыми волосами, собранными в аккуратный хвост. У неё были очень пухлые щёки, сильно вздёрнутый нос и красивые голубые глаза, обрамлённые пышными ресницами. Она была похожа на добрую мышку из мультика. Одета красавица была в школьную юбку и белую блузку. На ногах её красовались туфли-лодочки.
Она сидела на таком же, как и я, кресле и аппетитно ела чипсы. Ноги он положила на стоящий рядом колченогий табурет. Вид у неё был такой… Аристократичный, что ли?
Словом, как я её увидел, так сразу мне вспомнился Захер-Мазох со своей «Венерой в мехах».
– Поди сюда, – сказала она, глядя не на меня, а в окно. – Садись рядом.
Сказано это было таким властным, повелительным голосом, что я не осмелился перечить.
Я робко подошёл и сел рядом с властной красоткой.
– Чипсы будешь? – спросила она, всё по-прежнему не смотря на меня.
– Нет, спасибо. – робко ответил я.
– И правильно! – сказала он вдруг с какой-то пугающей уверенностью, чуть кивнув вперёд головой. – Ты и так жирный.
Я расстроился. Её слова мне как обухом по голове были. Это, разумеется, было написано у меня на лице. Моё расстройство, то есть. Она это, конечно, заметила.
– Да ла-а-ан!.. – Весело протянула она. – Чо ты как ондатра, которую веслом по башке ударили?! Не расстраивайся ты, ну, – не расстраивайся! – тут она прервалась, а потом продолжила.
– Знакомиться давай! Меня Ангелиной зовут. Фамилия – Летуновская. А ты кто такой?
– Я Марат Нигматулин. – ответил я по-прежнему робко.
– Оч приятно, – сказала она, теперь уже глядя прямо на меня. – Сорян ещё раз за то, что жирным тебя назвала. Это правда, просто, так что прости. На правду – не обижаются. – она опять сделала паузу. – Я сама жирная, – тут она похлопала себя по животу чистой рукой. – Кстати, ты татар по нации-то?
– Ага, – ответил я. – Русский татарин.
– Это хорошо-о-о… – с наслаждением протянула Ангелина. – Я полька.
– Полька? – удивился я.
– Ага, полячка, – подтвердила девчонка. – У нас тут целая община в школе.
– Община? – ещё больше удивлялся я.
– Да, человек пятьдесят поляков у нас, – ответила полька, продолжая жевать. – Мы, поляки, тут все куркули. Живём – дай бог всякому! – тут она перекрестилась по-католически. – Короче, живём как у Христа за пазухой! Gloria tibi, Domine!
Она опять перекрестилась, а потом решила позвать Соню и Свету, сидевших чуть дальше, возле тренерской. Мы не видели их из-за стоящего прямо на проходе шкафа.
– Эй, манды!.. – крикнула полька. – Пизды. Блядь! Идите сюда.
Никто не подошёл и не отозвался.