Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна

Понятно, конечно, что и курильщик может быть очень даже неплохим человеком. Но вонять-то от этого он не перестанет. А вонючих людей я не люблю. Однако мой отец всегда отличался не только пристрастием к табаку. Он ещё и выпить не дурак.

За это ему тоже огромное спасибо.

Так он с детства привил мне стойкую ненависть ко всякому алкоголю, и я благодаря его примеру с детства дал себе клятву никогда не пить вина и не курить. И эту клятву я ни разу в жизни не нарушил.

Папа мой, надо сказать, никогда не напивался, что называется, до скотского состояния. Он просто сидел себе в туалете и лениво потягивал виски с колой. Но мне и этого хватило.

Отвратительное зрелище.

Ненавижу пьющих людей. Они все уроды и сволочи. Хороший человек к этой дряни и не притронется.

Так, с этим ясно.

Отец на всю жизнь мне преподал урок трезвости.

А ещё он привил мне ненависть к жратве, всяческим застольям и задушевным разговорам.

Он ведь вырос на Кавказе.

Проклятый Кавказ!

Из-за него меня в детстве часами заставляли сидеть за семейным столом, только и повторяя, как мантру, что это-де традиция такая, а традиции надо уважать.

Мне такие «традиции» были непонятны и совершенно чужды.

Однако отец всё же не оставлял настойчивых попыток приобщить меня к ценностям семьи. Этим он в конце концов заставил меня окончательно возненавидеть еду как таковую и начать презирать самого себя за то, что ем.

Потом, когда он понял, что ничего не выйдет, эти попытки были оставлены.

Но дело уже было готово!

Еду и процесс её поглощения я ненавижу всем сердцем.

Даже тогда, в двенадцать лет, когда я обжирался чуть ли не до потери сознания, эта ненависть была во мне жива. В минуты такого чревоугодия она просто принимала форму ненависти к самому себе.

Я жрал и ненавидел себя за то, что жрал.

Вот как-то так.

Короче, в итоге я стал смотреть на еду в лучшем случае как на необходимое зло, без которого человек не может жить, в худшем – как на источник всякого греха. Но уж ни в коем случае как на повод собраться всей семьёй и потрепаться ни о чём.

Вот, собственно, всё, чему научил меня отец: ненавидеть табак, алкоголь и еду. Больше он мне ничем не запомнился и на моё воспитание ничем другим кардинально не повлиял.

В том же самом шестом классе, правда, он запихнул-таки меня на плавание, но из этой его дурацкой затеи ничего в итоге не вышло.

Но об этом позже.

А сейчас вернёмся к делу.

Итак, родители о моей насыщенной школьной жизни ничегошеньки не знали. И это было ой как хорошо.

Узнай они обо всём тогда – скандал был бы жуткий. Отец бы точно меня выпорол. Из школы бы меня, понятное дело, забрали и запихнули бы в какой-нибудь физико-математический концлагерь, где я бы спятил от ужаса и повесился прямо в туалете или раздевалке.

Мать бы умерла от горя, а отец спился.

Словом, хорошо, что родители ничего не знали о моих приключениях в 737-й и представляли себе мою жизнь там в абстрактных формах некой фантасмагорической идиллии «счастливого и безоблачного советского детства».

Короче, представлялся им, наверное, какой-нибудь «Ералаш», в то время как на самом деле моя жизнь походила на нечто среднее между «Греческой смоковницей» и «Однажды в Америке».

Да, моя жизнь шла своим чередом, а родительская – своим. Они с того времени пересекались всё реже и реже. Я стремительно отдалялся от своей семьи в культурном (но не экономическом!) отношении. Между нами то ли ширилась пропасть, то ли росла вверх стена. В конечном итоге это приведёт к тому, что мы станем смотреть друг на друга как на инопланетян. Но тогда до этого было ещё далеко…

Но только не думайте, что я рос в полной бесконтрольности. Это было совсем не так.

О многих вещах родители если и не знали, то уж во всяком случае догадывались. Скрыть, к примеру, мои наркотические опыты было просто невозможно, хотя дед и покрывал меня изо всех сил.

Знали родители и о том, что я балуюсь экстремистской литературой.

Всё это им было известно, но лишь в общих чертах.

Так, они знали, что я читал «Mein Kampf» Гитлера, но им в страшном сне не могли присниться те жуткие, полные ненависти речи, какие я толкал на истории с ничуть не молчаливого одобрения учителя. То же самое было во всём.

Они знали про то, что мы получали с дедом кофеин, но им ничего не было известно про опий.

Короче, вы поняли.

Многих вещей родаки не знают до сих пор.

Так как же они относились ко всему этому?

Ну, мама переживала немного, но она вообще у меня такая вся из себя. Переживательная больно.

Впрочем, и она только слегка тревожилась, а не билась в постоянной истерике.

Отец же и вовсе был спокоен, как удав. Моё увлечение политикой он списывал на пресловутые «болезни роста» и считал, что это всё бесследно пройдёт и надёжно забудется.

Артур, мол, тоже в подростковом возрасте «Лимонку» почитывал, а теперь образумился, в банке должность хорошую занимает.

Артур – это, если вы помните, мой старший брат. Нынче он в религию ударился. На восемнадцатилетие мне «Святое Евангелие» подарил. Об этом типе я вам ещё расскажу потом. Если успею, конечно.

Отец забыл только, что я – это тебе не Артур. Об этом он вспомнил потом.