Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.

Он ходил по улицам городка, которые теперь, после многих лет отсутствия ремонта, все сплошь сделались грунтовые.

Он смотрел, как разрушались старые купеческие особняки и другие здания. Каждый раз, когда он приезжал сюда, он старался обойти каждый дом, чтобы отметить произошедшие с ним за время его отсутствия разрушения.

Возможно, эта любовь смотреть за увяданием досталась ему от Мели.

Он долго блуждал по раскалённым и пыльным улицам Осташкова, глазел на разрушенные, точно кончилась война, здания.

Женька обошёл весь город и вскоре вышел за его пределы. С широкой просёлочной дороге он свернул на узкую тропу. Она вела куда-то в лесок, расположившийся на самом берегу озера.

Лес был относительно молодой и не очень густой. Солнечные блики свободно пробивались сквозь листву двадцатилетних клёнов. Они падали на коричневатую рассыпчатую земли, то быстро и ловко, но наоборот, медлительно и грустно, как в старом вальсе, бегали по ней.

Вдалеке сквозь деревья можно было разглядеть гладкие точно полированный меч воды озера и бледно-голубое небо, точно сошедшее с раскадровку какого-то аниме.

Егоров прошёл по тропе дальше и оказался там, где всегда хотел оказаться. Он стоял перед заброшенной католической церковью, – той самой, какую он когда-то видел на картинке.

Он вспомнил. Он вспомнил, как когда-то, когда он был совсем маленьким, мама возила его на Преображение в монастырь Святой Матроны Московской в Москве. Он вспомнил яркий летний день и тенистый парк, где неспешно разгуливали монахини. Вспомнил ползающих на коленях плачущих баб, которые приехали поклониться иконам. И вспомнил ни то альбом, ни то Календарь с фотографиями разрушенных и брошенных церквей, который тогда купила ему мама. Казалось, Календарь был больше его самого.

Он вспомнил, как они потом поехали в «Дом книги» на Новом Арбате и как он разгуливал среди голубоватых стеллажей с детской литературой. И как потом они купили пирожные картошка и поехали домой. И как он дома пил чай и просматривал альбом.

Именно там он впервые в жизни увидел эту церковь.

Это была старая маленькая католическая часовенка, построенная ни то в конце восемнадцатого, ни то в первой половине девятнадцатого века. Она была выполнена в равеннском стиле с массивными круглыми арками. Вся она была из красного кирпича. Только фундамент был каменный.

Главный купол давно провалился и осыпался. Западная и южная стены лежали в руинах. Стояли только две стены: над ними возвышались остатки арок и сферических куполов.

В северной стене прямо над входом располагался пыльный и замусоренный, чудом сохранившийся здесь небольшой витраж в свинцовой сетке. Сквозь него метро и грустно пробивалось полуденное Солнце.

«Ишь ты, выжило оконце-то», – подумал Женя.

Женя вспомнил эти места.

Когда он был совсем маленьким часовня ещё не так сильно разрушилось. Ещё не облезли окончательно мозаики со стен, не облупились с внешних сторон куполов последние куски черепицы.

Да и молодого леса вокруг не было. Часовенка стояла посреди небольшого зеленеющего Луна. Все эти годы лес наступал сюда, захватывал это место, как он захватывает ацтекские города в джунглях Юкатана.

На фото в старом альбоме место это казалось не настолько унылым.

Что ж, теперь часовню ждали серьёзные работы по восстановлению.

Это была та самая фамильная часовня рода Летуновских. Когда-то давно, ещё когда Уля уезжала из России, Марат обещал ей приехать сюда и восстановить её. Так и не приехал. Не успел.

Зато успел переложить это обещание на Женьку.

«Ну, – тихо, почти шёпотом произнёс Егоров, – встречай, хозяюшка. Евгений Егоров по приказу Коминтерна прибыл.».

Ещё немного побродив по грудам битого кирпича и черепицы, Женя вернулся в гостиницу.

Бросив рюкзак в номере, Егоров зашёл в кафе. Выпил кофе, позавтракал и пошёл на пляж. По пути, однако, он загляделся на поросший березами и плавучими ивами утёс. Там он заметил одинокого рыбака, который обратил на себя его внимание.

В тени сидя на табуретке удил рыбу никто иной, как Сашка Румянцев – школьный знакомый товарища Нигматулина.

Женька сразу его узнал. Тот был уголовником и когда-то давно помогал организовать поставки оружия для революционеров.

Он подошёл к нему с некоторой нерешительностью заговорил.

– Извините… – вежливо протянул он. – Мы знакомы?

Сашка вынул изо рта папиросу, улыбнулся и протянул ему руку.

– Я рад видеть старого друга, – сказал он.

Кроме удочки, перед ним стоял небольшой мольберт. Румянцев лениво рисовал импрессионистскую картину с изображением селигерского пейзажа.

У его ног стояла ведро, в котором бултыхались две довольно крупные рыбины.

– Прогуляемся? – спросил Румянцев.

– Да, пойдём, – сказал Женя.

Румянцев свернул удочку, мольберт, сложил всё, включая ведро и рыбин в один ни то короб, ни то чемодан, прицепил его к своей спине, и они пошли.

За минувшие годы Румянцев изменился мало. Пожалуй, стал мощнее с годами и слегка поседел, но и только.