Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.

Толстый, заплывший жиром прокурор заикаясь от ужаса читал материалы уголовного дела.

В зале суда было томительно жарко и неимоверно душно. Особенно жарко и особенно душно было толстому прокурору. Это объяснялось совсем не только его полнотой и отнюдь не только духотой в зале.

Со страшным заиканием толстяк читал всё эти дурацкие материалы уголовного дела: про террористическую организацию в тысячу человек, про автобазу в Нижегородской области, про сотрудничеству с пятью развелками мира и мои магические способности. Когда прокурор листал страницы уголовного дела, руки его дрожали как при алкогольном треморе.

Судьи сидели с каменными лицами и спокойно слушали весь тот бред, что зачитывал прокурор.

Из свидетелей вызвали только Сысоева и Алису Орлову.

Сысоев мямлил и ничего толком сказать не смог. Орлова сначала начала отрекаться, но в конце концов подтвердила свои показания.

Один раз к суду пришёл Виталий (он же Георгий)

Артамонов. Поддержать меня пришёл. К сожалению, паспорта он не захватил, а потому в зал его не пустили.

Журналистов и прочих общественников не было вовсе.

Когда последнее из заседаний кончилось, жирдяй зачитал обвинение: прокуратура потребовала для полгода в колонии общего режима.

Судьи удалились минут на тридцать. Затем они пришли и Главный из них зачитал приговор: тридцать тысяч рублей штрафа.

Мы с родителями и адвокатами вышли из зала суда. На часах было 17:44. Воздух был душный, горячий, в нём пахло приближающейся грозой. Небо было затянуто тучами. Всюду царил чарующий и милый сердцу полумрак, предшествующий хорошему июльскому ливню.

Мы сели в машину. За окном начал накрапывать мелкий дождь.

На следующий день отец съездил в «Сбербанк» и оплатил штраф.

Впервые за долгое время можно было вздохнуть спокойно.

Через несколько дней отец представил меня одному из своих знакомых земельных брокеров. Он отвёл меня в роскошный офис на Николоямская улице. Там меня встретил отцовский друг – Денис Артамонов. Он поговорил со мной да и принял меня на работу.

Работа была тяжёлая. Связана она была с велением баз данных и финансовой отчётности.

Каждое утро я вставал где-то в четыре или пять часов утра, делал свои дела, а затем одевался и ехал на работу. Приезжать надо было к восьми часам.

Я помню, как спешил с утра пораньше на работу. Как выходил из дому и вдыхал чуть прохладный, ещё не испорченный полуденной жарой летний воздух. Помню, как благоухал жасмин и разные травы и как птицы пели в кронах могучих тополей.

Я трясся в полупустом вагоне метро.

Каждый раз, когда поезд проезжал мимо реки, я на минуту-две замирал в немом восторге. В алеюще-золотистых лучах утренней зари волшебным огнём вспыхивали огромные башни небоскрёбов МоскваСити. Солнечные лучи причудливо раскачивались на поверхности холодных голубых волн Москва-реки, разукрашивая их ярким золотым цветом. Дувший неведомо откуда тёплый ветер вздымал водную гладь. На ней сонно покачивались деревянные и надувные рыбацкие лодки.

Весь день я работал, а потом шёл домой. Ехал до станции метро «Киевская», а оттуда уже шёл пешком до дома. Вечером – ужин и пробежка. Спать я попрежнему ложился в восемь или девять вечера. Успевал мало. Латынью удавалось позаниматься лишь по дороге на работу да ещё утром перед работой.

Но лето подходило к концу. Наступил сентябрь. Пора было идти в университет.

Денис Артамонов был опечален тем, что я покидаю его фирму. Он нахваливал меня как лучшего сотрудника и сокрушался по поводу того, что такого понятливого специалиста ему удастся найти ещё не скоро.

В этот раз я не стал испытывать судьбу и поступил на политологический факультет в МПГУ.

К сожалению, бесплатных мест на политологической программе теперь не было. Пришлось родителям взять кредит на моё обучение.

Начальник мой, разумеется, узнал, куда я поступаю, и тут же приободрился.

«Ничего, на политтехнолога выучишься, – выведешь меня в депутаты!» – сказал мне на прощание отцовский знакомый.

Впрочем, после такого прощания он мне ещё часа полтора рассказывал про свои планы стать депутатом.

Я поблагодарил его и вышел из конторы. За полтора месяца тяжёлой работы мне заплатили всего-навсего семь тысяч рублей.

Печалька.

 Глава тридцать вторая. Свобода.

Впрочем, главное событие того времени не было связано ни с работой, ни с университетом.

Как только я освободился от уголовного преследования, – я тут же принялся восстанавливать старые и приобретать новые связи в левой среде. Я писал всем своим знакомым левакам, писал левакам незнакомым, писал письма во все левые организации. Я всем предлагал свои услуги и вообще был рад сотрудничать с каждым.

Времени у меня было мало. Встречи я обычно назначал на выходные дни. Пару раз встречался с товарищами вечером после работы.

Помню, с какой радрстью я оставлял офис и брёл по шумным и пыльным улицам летней Москвы. День близился к закату, и солнечные лучи уже не обжигали, как в полдень, но лишь мягко грели. Длинные тени ползли по серому асфальту. Над дорогой вставало густое марево тумана выхлопных газов и подымающейся неведомо откуда водяной взвеси.