Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.

Все на это смотрели косо, но в глаза улыбались, хоть и натянуто. Сонечке же это всё явно понравилось. Она вспомнила меня, узнала. Глаза её вновь загорелись, и она позвала меня на коммунальную кухню. Там мы разговорились как следует.

Поговорить обо всём нам не удалось: я торопился домой, а она – к своим гостям.

Однако же парой реплик мы обменяться успели.

Соня, конечно, помнила меня и поэтому недолго думая заявила, что нам нужно воссоздать RAF или создать что-то подобное ей.

Я, конечно, сказал, что это действительно так и именно это мы и должны сделать.

Она сказала, что я интересен ей. Попросила написать на бумажке мои контакты. Я дал ей свой адрес в «Telegram’е» и адрес почты Riseup. Она тоже дала мне свои контакты.

«Напиши мне сегодня…» – ласково сказала она и поцеловала меня в щёчку.

Моё тело будто обдало жаром из стоящей рядом огромной печи. Сердце забилось быстрее, а дыхание участилось. Никогда раньше я не ощущал ничего подобного.

Я попрощался и пошёл.

Когда я выходил на улицу, Солнце уже опускалось за горизонт. Я думал, что забегу в коммуну на пятнадцать минут. Вместо этого остался на полтора с лишним часа.

Быстрым шагом я направлялся к метро.

В моей жизни начинался совсем другое время.

Заключение.

Женя приехал в Осташков в середине июля. Аккурат самое лучшее время для того, чтобы приезжать в этот город.

Город почти не изменился за многие годы. Зато изменился сам Женька. Его светло-русые волосы побелели, приобрели тот благородный оттенок седины, какая обычно украшают головы постаревших, но ещё крепких офицеров.

Он и был офицер. Офицер той революционной армии, которую когда-то скептически именовали левым движем.

И он был героический офицер.

Он прошёл революционное подполье, пережил заговор, бойню, вынужденную эмиграцию, возвращение и тюрьму. Он скитался по конспиративным квартирам вместе с Мелей и другими людьми, имён и лиц которых он давно не помнил. Он говорил с известными, даже великими людьми, на рассказах о которых подрастает теперь новое революционное поколение.

Он стоял в первом ряду тех, кто должен был умереть 25 мая. Он лично открыл огонь по окнам Лубянки и именно он застрелить в упор посла Соединённых Штатов.

Это был героический человек, который тогда избежал, казалось, неминуемой смерти, бежал в Варшаву, потом в Париж, там много спорил с Речкаловым.

Вместе с другими выжившими он организовал целое ультралевое движение за рубежом. Он создавал школы диверсантов в странах Европы, перебрасывал людей через границу сюда, сам не раз незаконно пересекал границу.

Здесь, на одной из московских конспиративных квартир, его в итоге и арестовали. Так он попал в тюрьму, откуда вышел уже иным, обновлённым. Вышел в совсем другую страну. Которая, однако, была так похожа на ту, где он родился.

Революция состоялась, но это была совсем не та революция, о которой он так мечтал. Власть захватили либералы, и теперь в стране шли бесконечные дискуссии. Политические убийства стали нормой, правительниц напрочь отпустило улицу, но старые бюрократы и военные остались у власти.

Разгромленный было «Дунайский союз» начал усиленно возрождаться, как и полузабытое теперь «Общество тёмной воды».

Вылезли из подполья наци-скины и всякая падаль.

Учитывая то, как слабо и нерешительно было новое правительство и как решительны и бодры ультраправые, – было очевидно, что перед страной маячит перспектива новой диктатуры.

«Спустя столько лет мы вернулись туда, откуда начинали даже не мы, а наши предшественники», – грустно думал Женька, когда ехал сюда.

***

Он выехал на автобусе из Твери рано утром.

Он долго ехал, всё глядя при этом в окно. Всё это время он поражался, насколько же сильно не изменилась страна.

Даже этот автобус – всего-то навсего старый ЛиАз, «Волжанин», который рекламировали как крутое новшество году этак в 2015-м. На таких тогда ездили в Москве. Сейчас ездят на чём получше, а это старьё отдали в утиль. То есть отправили работать ещё пятьсот лет на проселочных, сплошь грунтовых или бетонных дорогах Тверской губернии.

И те же чёрные покосившиеся деревянные домики за окном, и та же пыльная просёлочная дорога, и то же алое Солнце восходит из-за бескрайних лесов, и тот же таинственный туман в голубоватом воздухе раннего утра.

И вот, наконец, когда взошло Солнце, и небо стало сначала золотым, потом бледным и наконец сапфирово-синим, – автобус стал приближаться к знакомым с детства местам.

Он долго петлял по берегам озёр, поднимая за собой гигантские облака дорожной пыли с грунтовок.

Наконец, переполненный бело-зелёный автобус встал на автовокзале Осташкова.

Женька сошёл на землю. Все тело гудело от невиданной тряски.

Проходя мимо старух, торговавших помидорами и рыбой, Женька подумал: «А ведь в этом городе всю жизнь хотел побывать Марат. Он так ни разу и не доехал сюда. А для меня этот город почти родной. Вот и опять я здесь.».

И он вспомнил, что было бы неплохо навестить могилку товарища Марата, а то за ней совсем никто не ухаживает.

Впрочем, он сам не помнил точно, где она находится.