Теплица

…И все же Грен почему-то стал отставать! Скорость, набранная им после первого толчка, постепенно угасала. Тревога оставалась с ним даже здесь! Понятие пространства здесь тоже что-то значило, иначе бы он не отстал. Они бы теперь с улыбками не оглядывались, маня за собой: птица, чудовище, люди-толстячки. Споры, семена, счастливые, напоенные соком создания не кружили бы сейчас вокруг, спеша заполнить расстояние между Греном и его спутниками. Он не рвался бы с плачем вослед, теряя все… теряя этот вдруг такой дорогой и яркий мир, природу которого невозможно было вообразить.

Он не почувствовал бы страха, затмившего последнюю безнадежную попытку вернуться в райский сад, не увидел бы, как бледнеет зелень, не испытал бы головокружения, не услышал бы глаз — миллиона глаз, разом ему сказавших: «Нет!» — и швырнувших назад, туда, откуда он был родом…

Грен, очнувшись, вернулся в пещеру: он был распростерт на изрытом песке в позе полета. Он был один. Миллион каменных глаз с отвращением захлопнулись, и музыка зелени угасла в его мозгу. Одиночество было полным, ибо присутствие скалистого утеса в пещере более не ощущалось.

Дождь все так же хлестал по песку и деревьям. Грен понял, что безмерная вечность, пронесшаяся за время его отсутствия, длилась не более доли мгновения. Время… чем бы оно ни было… быть может, оно существует лишь субъективно, оставаясь феноменом, порожденным кровеносной системой человека, которая отсутствует у растений.

Грен уселся на песке, изумленный собственными мыслями.

— Сморчок! — шепнул он.

Я здесь…

Настала долгая тишина.

Наконец, без всяких уговоров, сморчок заговорил снова.

Ты обладаешь сознанием, Грен, — прогнусавил он. — Поэтому башня не захотела принять тебя… нас. В людях-толстячках разума не больше, чем в морском страшилище или в птице; они были приняты. То, что осталось для нас миражом, для них теперь — новая реальность. Их приняли.

Вновь тишина.

— Приняли куда? — переспросил Грен. Это было так прекрасно…

Сморчок не дал прямого ответа.

Нынешняя эпоха, — издалека начал он, — это долгий век растительности. Она покрыла всю землю, она укоренялась и распространялась без всяких там размышлений. Она принимала множество форм, приспособилась ко множеству самых разных условий, так что все существующие экологические ниши уже давно заполнены.

Земля невыносимо перенаселена, живых форм на ней теперь куда больше, чем когда бы то ни было прежде. Повсюду растения… и все они изобретательно, бездумно высевают семена, стараясь занять еще большую территорию, увеличить неразбериху, усложнить проблему — как еще одному стебельку найти себе пространство для жизни?

Когда твой далекий предок, человек, властвовал над планетой, он сам мог управиться и с заросшей клумбой в саду. Он пересаживал растения или выпалывал сорняки. Теперь же природе каким-то образом удалось привлечь к решению этой задачи собственного садовника. Камни обтесали себя особым образом и стали передатчиками. Возможно, подобные станции разбросаны по всему побережью… станции, откуда почти любое не имеющее сознания существо может быть отправлено дальше… станции, которые переправляют растения…

— Переправляют куда? — спросил Грен. — Что это за место?

Нечто вроде вздоха пронеслось по пустым галереям его сознания.