Тепло камней

Как же я люблю анестезию
быстрое избавление от боли
тупой, горячей, невыносимой
обыкновенный фашизм

Я был беспомощен

никуда не убежишь
ничтожество, мятая бумажка с планом на будущее,
распятая канцелярскими кнопками на доске
для всеобщего обозрения
посуди сам, ангел мой
могу ли я забыть твою доброту
и жалость
это возможно,
если я забуду самого себя, и жизнь и смерть

Так сделай же опять благословенный укол, избавитель,

как только дьявол заявит о правах на меня…
ты не заставляешь ждать
и я готов обнимать твои колени и целовать руки
быть покорной говорящей куклой
исполнить любой каприз
всё, действительно в с ё
чтобы увидеть в тёмных глазах —
ты мной вполне доволен.

28

Боже, вышли мне знак.

С. Чиграков.

Боже, объясни эти знаки
я, глупое животное, не понимаю.
Вот майский жук на моей подушке
или скомканная банка из-под пива
на земле, словно неугодная бумажка,
ярко-зелёного, ирландского цвета.

Нитка паутина с небес

это леска где же крючок
мы никак поймаем друг друга
июнь – тишина – слово – и вновь тишина

Лето только началось

и Моррисон кричит мне в самое ухо:
давай, детка, разожги мой огонь.
Да, лето только началось,
ещё можно сделать выбор
завестись или остаться безучастным.

Было – рождение

будет смерть
Пока же я лёгким свистом отпугиваю облака
И воздушные шарики поднимаются ещё выше.

29

Будто бы горлом кровь
Красная-красная, словно террор
и опять беспомощность младенцев и стариков
Глухота, слепота, мокрые пелёнки, безумие и крик.
Я думаю о тебе, и начинается шорох по всем ночлежкам, горькая муть, кофейная гуща поднимается со дна, отравляет с самого начала этот день, воду, двух рыб, пять хлебов. А ведь каркуша-вещунья предупреждал. Я спешно прохожу мимо – высоко он сидит на ветке, далеко глядит, вдруг возьми, да и урони мне под ноги обглоданную куриную косточку, остаток своего завтрака.

30