Тепло очага

Колхозный сад каждый год пополнялся новыми саженцами. Но один из десяти саженцев всякий раз пропадал. Темные ночи крепко хранили тайну. А саженцам все равно, в какой земле расти, тем более что Гаги умел ухаживать за ними. Он берег свой сад и от людских глаз, и от шкодливых козлят, — сад был обнесен высокой оградой, по гребню которой тянулась колючая проволока.

— Я к тебе с великой просьбой, — сказал Гаги. — Только ты мне можешь помочь.

— Чем может простой скотник помочь агроному? — пожал я плечами.

Гаги не понравилось, что я назвал его агрономом, и он обиженно напомнил, что работает строителем. Действительно, как я мог забыть, что Гаги ведь уже два года как живет в городе и работает арматурщиком.

Я ждал, когда он выложит свою просьбу, но Гаги не спешил. Он, будто карманы мои выворачивал, расспрашивал, обо всем: сколько раз в день я беру в руки метлу, сколько кормов перевожу на вагонетке, сколько лет своей жизни собираюсь посвятить коровам? Потом он выпрямился, как восклицательный знак, и глаза его восторженно засияли.

— Все знаю, все, — сказал он, как бы укоряя меня. — Сюда в тень тополей приходит скотник и красавица-практикантка. Они склоняются над шахматной доской и забывают о времени…

Он повернулся к ферме и проникновенно запел:

Эй, голубка,
Краса гор!..

Глаза его погрустнели, затуманились, он склонил голову и заговорил:

— Я случайно увидел ее, и ме́ста с тех пор себе не нахожу. Не знаю, как заглянуть в ее сердце, как подступиться к ней? И вдруг — о радость, — я узнаю, что Кати твоя родственница! И вот я перед тобой…

Каково мне было слушать все это?! Я стоял, не зная, куда деваться. Мне и уйти было неловко, и оставаться невмоготу. К счастью, со стороны фермы послышался голос нашей доярки:

— Эй, Гарцо! Забери свою вагонетку, проход загородил!

— Черт возьми! — радостно воскликнул я. — Совсем забыл про нее!

Я бросился бежать, Гаги закричал мне вслед:

— Позаботься обо мне! Я на тебя надеюсь, на днях приеду!

Но «на днях» приехал не Гаги, а Батако…

С Батако наши пути разошлись давно. Он построил на краю села кирпичный дом с верандой, накупил мебели, дорогой посуды и ковров, и понять его было не так-то просто… Окончив восемь классов, он уехал в город, долго не появлялся в селе, и я ничего о нем не знал. Потом стали поговаривать, что друг моего детства работает продавцом. А недавно в селе пронесся слух, что Батако купил машину, стал владельцем «Москвича»…

И вот «Москвич» этот стоит в тени тополей, а его хозяин, глядя на меня, улыбается:

— Клянусь богом, тебя подменили! Что случилось с тобой? Куда ты пропал? Почему не приходишь к нам?

Я превратился в мишень, а он словно из пулемета строчил. Не замолкая ни на минуту, он вытащил из машины и постелил на траву клетчатый плед, уселся сам и меня пригласил.

— Знаю, о продавцах песен не слагают, — говорил он. — Что-то не помню я таких песен… Но нам и без них кое-что перепадает, — Батако глянул на меня, пытаясь понять, видимо, как я отношусь ко всему этому. — Такие вот дела, — продолжал он. — Мои напарник уходит на пенсию. Думая я, думал, кем его заменить, прямо извелся весь. А вчера вечером вспомнил о тебе, и сразу спокойно и радостно стало у меня на душе…

— Мне не справиться с этой работой, — растерянно пробормотал я.

— Не бойся, научишься, привыкнешь! Не боги горшки обжигают…

Батако испытующе смотрел на меня. Он ждал, что я загорюсь, запылаю, но я превратился в сырой пень. Меня нужно было сдвигать рычагом, и рычаг у него нашелся — Батако достал из машины бутылку, конфеты и пластмассовые стаканчики. Бутылка повернулась ко мне этикеткой — армянский коньяк с четырьмя звездочками.

— Слово имеет «капитан»! — возвестил Батако.

Коньяка мне пробовать еще не приходилось, только слышал о нем, и вот представился случай познакомиться. Пока я размышлял обо всем этом, Батако наполнил стаканчик, схватил меня за шиворот, и не успел я ахнуть, как мое знакомство с «капитаном» состоялось. Потом мы перешли с ним на «ты», и я стал мягким, говорливым и сентиментальным. Я уже открыл было рот, чтобы поведать другу детства о своей любви, но Батако, опередив меня, положил тяжелую руку на мое плечо и заговорил:

— Чувствую я, пришло мое время… Пора играть свадьбу, и я решил, что лучшего шафера, чем ты, мне не найти. — Батако приосанился. — А кто голубка, которая, влетит в мой дом? Кто она? — он приблизил свое лицо к моему и прошептал: — Она находится так близко, что я слышу ее дыхание…

Я спросил, будто стрелял в упор:

— Ты имеешь в виду Кати?

— Я знал, что мы поймем друг друга! — обрадовался Батако. — Ты будешь главным заправилой на свадьбе!.. А теперь скажи мне — одобряешь мой выбор? Только ничего не скрывай от меня… Что о ней говорят? А? Ведь даже в сплетнях кроется доля правды…

Вечером на ферме состоялось комсомольское собрание. Оно затянулось, и в село возвращались мы уже в темноте. Дороги хватало и для песен, и для шуток. Я и пел со всеми, и смеялся, но весело мне не было. Доярки, заметив это, взялись чесать языки:

— Не заболел ли ты, Гарцо? Или аппетит у тебя пропал?