Теплый дом. Том II: Опекун. Интернат. Благие намерения. Детский дом (записки воспитателя)

Вот и дом, в котором живет Учитель. Спрашиваем у прохожего, который час, — оказывается, пришли на полчаса раньше назначенного времени. Делаем три круга по периметру квартала — городок маленький, и прямо с виража втискиваемся в узкий и темный подъезд. Короткое совещание на лестничной площадке: кому звонить.

Звонить, разумеется, Гражданину.

Дверь распахивается одновременно с оглушительным звонком — наше совещание, наверное, было слишком энергичным, и его услышали в квартире — и на порог выпархивает изумленная девчонка, наша ровесница. Круглые глазищи, как два полушария, в которых ни островка суши, сплошные моря. С подчеркнутым любопытством рассматривает нас, и поддавшийся было общей панике Гражданин начинает объяснять ей, что мы, стало быть, гости. Из школы-интерната номер два.

— Ах, номер два! — смеются глазищи.

— Ну да, — оправдывается Гражданин (мы с Плуговым давно проглотили языки, смирившись с тем, что никаких оправданий нашему вероломному нашествию нет). У нас же в городе два интерната, так мы из второго.

— Ну конечно же, я не сомневаюсь, мы вас так ждем, проходите, — не давала нам опомниться девчонка.

Она нас ждет. Да если бы она хоть однажды подождала одного из нас — Плугова. Она все торопилась, а Плугов все топтался на месте. Все примерялся, ходил по кругу, как колодезный конь. Так и живет до сих пор: все воротит голову, все косится в одну сторону. Девчонка остается все дальше, и голова заламывается все круче, неудобнее.

А может, это и к лучшему. Что ни говори, а по кругу ходить проще, чем тащить, упираясь, житейскую поклажу. Да все в гору, да все в гору. Укатали Сивку крутые горки…

— Таня, не мучай гостей! Веди их в комнату, — позвала из глубины квартиры Нина Васильевна, и мы, мешая друг другу, ринулись на этот спасительный голос.

Наспех здороваемся с Ниной Васильевной, с Учителем, который лежит в кровати, на высоко взбитых подушках, бледный, подтаявший и умиротворенный.

Учитель спрашивает, как у нас дела, и Гражданин отвечает, что дела у нас нормальные.

Нина Васильевна спрашивает, не хотим ли мы посмотреть книжки — ими до отказа завалены соты разместившихся вдоль стен старых шкафов, и девчонка говорит, что еще лучше посмотреть альбом семейных фотографий: «Есть очень любопытные».

Потом нас приглашают к обеду. Плугов жмется, бормочет, что мы уже пообедали, однако Гражданин наступает ему на ботинок, как на язык, и заявляет, что пообедать это неплохо. Это мы с удовольствием.

И жрет, зараза, действительно с удовольствием. Супчик, винегретик, кролик, что там еще? Голос крови. Достойный, хотя и незаконнорожденный отпрыск рабовладельцев. Я тоже храбрился, поддерживая разговор с Учителем, который пил в кровати чай.

Плугов чуть слышно скребся на окраине стола.

В разгар трапезы раздался звонок в дверь, такой же оглушительный, как наш.

— Бабушка! — испуганно прошептала Нина Васильевна.

— Бабушка! — радостно завопила Татьяна и понеслась в прихожую.

Ворвалась бабушка, с порога объявив, что к какой-то Варваре Евдокимовне ее посылали совершенно напрасно. Та жива-здорова и даже, больше того, смылась в церковь послушать нового батюшку.

— Батюшку, батюшку, — передразнивала она кого-то, переобуваясь в домашние тапочки. — Смолоду за парнями бегала и теперь туда же. Ба-а-тюшка я ваша тетушка…

Ну-ну.

Бабушка шагнула в комнату. Древняя старуха с неожиданно черными бровями и с двумя лунками блеклой дождевой водицы под ними.

Не пей, братец Иванушка, из копытца, козленочком станешь…

Увидев нас, она обрадованно замерла, сделав полную полевую стойку:

— Здрасьте. Я — бабушка. В этой семье меня называют бабкой Дарьей…

(«Мама!» — взмолившийся голос Нины Васильевны. «Мама!» — выздоравливающий смех Учителя.)

— В этом доме меня называют бабкой Дарьей, — невозмутимо констатировала бабка Дарья. — Приличный народ зовет меня Дарьей Петровной. Как зовут вас, мне скажет Таня. Я тугоуха, и разговаривать со мной нужно погромче.

Мы это давно поняли. Еще лучше помалкивать.

Бабка Дарья внимательно осмотрела застолье и сказала, что в доме, где есть девушка, молодых людей надо встречать с музыкой.

И был пир.

Как ни странно, рядом с бабкой Дарьей даже Плугов вскоре почувствовал себя свободным человеком. Гражданином. Гражданин же вообще распоясался: пустили козла в огород. Все вокруг пело, хохотало и плясало — я с Ниной Васильевной, Гражданин с Таней, Плугов, естественно, с бабкой Дарьей. Опершись на локоть, Учитель наблюдал за нами с кровати и тоже чистенько, по-стариковски смеялся.

Собственно говоря, пир начался со скандала. Бабка Дарья ознакомилась с нашими постными физиономиями, а заодно и с нашими тарелками, и неожиданно обрушилась на сына и Нину Васильевну:

— Чему вы их учите? Я спрашиваю, чему вы учите молодых людей? Чистописанию, чистосъеданию и чистомолчанию.

— Бабка Дарья абсолютно права, — взвилась Татьяна. — Это же сплошное чистилище, а не школа. Чистилище номер два, — уточнила она специально для Плугова.

— Мама! — обреченно оборонялась Нина Васильевна.