Теплый год ледникового периода

Но это вопросы риторические, пресловутое сослагательное наклонение. Сложности хватало и в реальности. Больно и как-то тяжело для психики читать, что писали тот же Шолохов или Зазубрин в прозе и в публицистике в определенный период. В момент завершения «Тихого Дона», в момент написания «Гор». Как в них уживалась свобода художника и чувство ответственности советского гражданина? Чудовищное душевное раздвоение. Или не раздвоение? Может быть, поэт и гражданин могут уживаться в одном человеке? Утром и вечером ты свободный поэт, а днем – ответственный гражданин?

К чему я задаюсь такими вопросами?

По-моему, сегодня они снова стали насущными. Как в конце 20-х, как на стыке 80-х и 90-х. Происходит гражданский подъем, общество расколото, выстраивается в походные колонны друг против друга. И писатели, как уж повелось у нас, в авангарде обеих колонн. Быть аполитичным, быть индивидуалистом сделалось неприлично.

Писатели выступают на митингах, входят в общественные комитеты, подписывают открытые письма; буйно расцвела актуальная публицистика, в которой главную роль играют не публицисты и журналисты, а прозаики.

Правда, художественных произведений, отражающих нынешнее противостояние, мы не встречаем. Можно утверждать, что прошло совсем немного времени с момента, когда гражданский подъем проявился по-настоящему, но, с другой стороны, в литературе почти не запечатлены, не осмыслены 90-е годы, 00-е… И перестройка, и вообще этот переход от социализма к тому, в чём мы оказались нынче…

Интересно, что писатели (по крайней мере, очень многие писатели) чувствуют свою гражданскую ответственность, сознают свой до сих пор высокий в России статус, но проявляют их не в той сфере, к которой призваны своим талантом. Нет, они создают художественные произведения – свободные, подчас мощные, – но произведения эти так далеки от проблем действительности.

Революция и последовавшая за ней беспощадная бойня, ощущались за много-много десятилетий до 1917 года. Писатели говорили о ней в своей прозе, стихах, пьесах громче революционеров. Василий Розанов позже как раз русскую литературу обвинил в том, что она «погубила Россию». По-моему, наоборот, литература стремилась предупредить. Но вершина государственной пирамиды не желала слушать, а если ее слишком донимали, велела запретить; середина находила в журналах и книгах подтверждение своей тревоге, мыслям о том, что в государстве не всё благополучно; а придавленное основание пирамиды наливалось злобой и собиралось с силами распрямиться. Пришел момент, и пирамида развалилась.

Сегодня именно по литературе – от Радищева до Леонида Андреева – мы можем детально проследить, как созревала русская революция. Благодаря литературе короткого периода относительной свободы 20-х годов мы можем почувствовать весь ужас гражданской войны… С тех пор литература еще два раза выступила подобным великим документом: военной прозой, которая, правда, проявилась спустя более чем через десять лет после Великой Отечественной, во времена оттепели, и деревенская проза 60-х – 70-х.

Вскоре наступила гласность, и писатели предпочли доносить свои идеи с трибун, а не через прозу В прозе они, как правило, стали отдыхать от реальности.

«Тенденциозность» воспринимается как нечто нехорошее, нечестное, нечистое. Оценка: «Это тенденциозная вещь» подразумевает: «Этого не стоит читать». Но ведь всё, что дошло до нас из XIX века, что читается и живет – тенденциозная проза.

Тенденциозно писали Пушкин, Лермонтов, Гончаров, Тургенев, Писемский, Достоевский, Лесков, Чехов, Горький… Что может быть тенденциозней «Войны и мира»? До сих пор задаются вопросом: «Почему Толстой так описал Наполеона? Ведь он был не таким!» Да вот именно потому…

Писатели XIX века обращались к прозе, в первую очередь, для того, чтобы выразить в ней свои идеи. Полнее и убедительнее. Отлично сформулировал Достоевский в письме Страхову по поводу «Бесов»:

«На вещь, которую я теперь пишу в «Русский вестник», я сильно надеюсь, но не с художественной, а с тенденциозной стороны; хочется высказать несколько мыслей, хотя бы погибла при этом моя художественность. Но меня увлекает накопившееся в уме и в сердце; пусть выйдет хоть памфлет, но я выскажусь».

Роман «Бесы» тенденциозен предельно, действительно граничит с памфлетом, но это проза – многогранное, многослойное художественное произведение. Может быть, и вопреки воле автора. Как вопреки воле Толстого написалась такой «Анна Каренина», видимо, «Обломов» Гончарова, да и многое-многое другое. Форма прозы спорит с тем, кто ее пишет, и зачастую побеждает…