Было крайне любопытно и необычно наблюдать за тем, как мастера психотерапии проявляют себя с неожиданной стороны и начинают рассуждать о чем-то, что мало согласуется с их теориями. К примеру, в некоторых из наших экспертов, знаменитых преимущественно благодаря своим четко выверенным, структурированным и конкретным моделям, вдруг просыпались ярые гуманисты, и они принимались настаивать на важности терапевтических отношений, эмпатии и заботы. Более того, мы заметили, что многие прославленные теоретики со временем отошли от идей, лежавших в основе их ранних трудов (которые до сих пор широко применяются на нашем поприще в своем первозданном виде), в пользу более глобального и всеобъемлющего подхода с активным заимствованием методов и принципов своих коллег.
Во-вторых, нас удивило то, как яро наши эксперты цеплялись за структуру интервью и с большой неохотой откликались на просьбы отступить от заранее намеченного плана. Подобная нехватка спонтанности, проявившаяся во многих беседах, несколько усложнила нашу задачу, практически лишая нас надежды выудить из собеседника что-нибудь новое и интересное, еще не сказанное ранее. Впрочем, такие меры предосторожности казались вполне естественными, если принять во внимание опасения многих участников, рискнувших ввязаться в эту авантюру и позволить задавать себе личные вопросы.
Наконец, несмотря на то что это было ожидаемо, нас отчасти удивило, до чего нашим собеседникам важны были слова утешения и поддержки во время интервью. Эксперты спрашивали, доводилось ли нам слышать от их коллег истории похлеще, и выражали надежду, что их терапевтическая катастрофа более-менее соотносится с тем, что уже говорили другие. Впрочем, зная себя и понимая, что на месте наших собеседников мы, скорее всего, вели бы себя точно также, мы пришли к выводу, что самым удивительным было наше удивление такой реакцией.
Общие темы
Итак, все наши собеседники единогласно сошлись на то том, что открыто говорить о терапевтических катастрофах важно и нужно. В конце концов, именно анализ собственных ошибок во многом помог им доработать свои идеи и отточить навыки. Зачастую именно опыт неудач сыграл решающую роль в становлении их подходов и повышении их эффективности. Впрочем, большинство интервьюируемых неплохо освоили искусство отпускать неприятные воспоминания и рассматривают провалы и промахи не как трагедию, а как неотъемлемую часть своей работы.
К тому же мы усмотрели любопытную параллель между собственными стилями работы и подходами участников нашего проекта и даже создали на основании этого условную классификацию. Так, некоторые эксперты больше напоминали Джона Карлсона, достаточно быстро забывавшего о собственных промахах и двигавшегося дальше, а другие были чем-то похожи на Джеффри Коттлера, которых тратил немало времени на обдумывание того, как можно было поступить иначе в той или иной ситуации. Эти две категории мы условно обозначили как
Сходства и различия историй
Пожалуй, главным сходством, которое прослеживается во всех историях наших собеседников, было своеобразное слияние теорий и активное заимствование идей своих коллег. Подходы, ранее направленные на коррекцию достаточно специфичных симптомов, приобретают более универсальный характер и применяются для работы с более широким спектром проблем. К тому же практически все участники нашего проекта так или иначе упоминали о важности выстраивания доверительных отношений с клиентом и предостерегали читателя от чрезмерного увлечения технической стороной вопроса.
Что же до различий, в первую очередь нам бросилась в глаза разница в формулировках наших собеседников. Бывало так, что четыре-пять экспертов говорили, по сути, об одной и той же идее, но обрамляли ее разными выражениями в соответствии со своей концептуальной моделью. Становится понятно, почему временами нам так сложно находить общий язык друг с другом.
Кроме того, мы не могли не отметить амбициозную тягу к признанию, заметную в словах практически всех участников нашего проекта. Чему удивляться, если временами всем нам не чужда доля здорового честолюбия. Многие наши эксперты уже успели немалого достичь на своем поприще и, будучи на пике карьеры, стремились защитить свое обширное наследие. Пожалуй, отчасти поэтому им было настолько сложно отвечать на наши вопросы о собственных недостатках и совершенных ошибках. Именно в этом, видимо, и кроется главная причина того, почему они выбирали для интервью либо давние случаи, где запросто могли объяснить причину проблемы, либо ситуации, ставшие следствием влияния внешних, не зависящих от их воли, обстоятельств.