Терапия

Она вернулась в комнату, когда я оделся, и мы договорились о встрече через две недели. В следующую пятницу у меня ароматерапия. Хотя мисс By об этом не знает. Я готов на любую терапию, кроме химиотерапии. Я имею в виду транквилизаторы, антидепрессанты и другие подобные средства. Это я уже проходил. Довольно давно, в 1979 году. Тогда готовился к постановке в компании «Эстуари» мой первый собственный ситком «Наоборот» про мужа-домохозяйку при эмансипированной жене, делающей карьеру. Я работал над пилотной серией, когда мне позвонил Джейк и сообщил, что «Би-би-си лайт энтертейнмент» предлагает присоединиться к группе, пишущей сценарий для нового комедийного сериала. Для вольного художника ситуация типичная: несколько лет бьешься над тем, чтобы хоть кто-то взял твою работу, и вдруг становишься нужным двум каналам сразу. Я решил, что не справлюсь с обоими предложениями одновременно. (Джейк считал, что у меня все получится, но от него-то требовалось всего лишь составить два контракта и протянуть две руки за гонорарами.) Я отказался от сотрудничества с Би-би-си, поскольку «Наоборот» казался мне более серьезным проектом. Вместо того чтобы просто позвонить Джейку, я написал ему длиннющее письмо, где подробнейшим образом изложил все причины, скорее для себя, чем для него (сомневаюсь, что он удосужился прочитать письмо до конца). Но пилотная серия оказалась ужасной до такой степени, что даже не увидела света катодной трубки, и дело шло к тому, что сериал никогда не состоится. Естественно, я начал сожалеть о своем отказе. «Сожалеть» — это до смешного неадекватное определение моего тогдашнего состояния. Я был убежден, что безвозвратно загубил свою карьеру, совершил профессиональное самоубийство, прошел мимо единственного шанса в своей жизни и т. д. и т. п. Оглядываясь на прошлое, я полагаю, что это был первый по-настоящему жестокий приступ Патологии Неизвестного Происхождения. Я не мог думать ни о чем другом, кроме как о своем роковом решении. Не мог работать, не мог расслабиться, не мог читать, смотреть ТВ, не мог ни с кем ни о чем разговаривать дольше нескольких минут, потому что мои мысли, подобно самописцу сломавшегося прибора, неумолимо возвращались в привычную колею бесплодных размышлений о Решении. У меня развился синдром раздраженного кишечника, я ходил совершенно обессиленный из-за нарушений перистальтики желудка, в десять тридцать, измученный, валился в постель, а два часа спустя просыпался весь в поту и остаток ночи мысленно переписывал письмо к Джейку, в котором с безупречной логикой обосновывал, почему я прекрасно могу работать одновременно и на Би-би- си, и в «Эстуари». В своем воображении я обращал время вспять, представляя, что мое роковое решение не имело никаких последствий: письмо к Джейку потерялось, или вернулось ко мне нераспечатанным, потому что я неправильно написал адрес, или Би-би-си взывала ко мне, умоляя передумать, и так далее. После недели таких мучений Салли заставила меня пойти к моему лечащему врачу, неразговорчивому шотландцу по фамилии Паттерсон, сейчас я хожу к другому. Я рассказал ему про свой раздраженный кишечник и бессонницу и осторожно признался, что испытываю стресс (тогда я еще не был готов открыть перед другим человеком дверь в сумасшедший дом своего разума). Паттерсон выслушал, поворчал и выписал мне валиум.

В отношении валиума я был девственником — видимо, поэтому воздействие лекарства оказалось столь мощным. Я был поражен: буквально через несколько минут необычайное умиротворение и расслабленность окутали меня словно теплым одеялом. Мои страхи и тревоги съежились, уменьшились и исчезли, как причудливые призраки при свете дня. В ту ночь я проспал десять часов как младенец. А на следующее утро я был вялый и немного подавленный. Я смутно ощущал, что на горизонте сознания маячат дурные мысли, угрожая вернуться, но еще одна маленькая бледно-зеленая таблетка заглушила и эту угрозу и снова обволокла меня спокойствием. Я чувствовал себя нормально — не в самой лучшей форме, но вполне сносно, как в плане творчества, так и общения, — пока принимал лекарство. Но когда курс закончился, моя одержимость вернулась, как сорвавшийся с поводка взбесившийся ротвейлер. Я оказался в гораздо худшем состоянии, чем раньше.