Теряя себя

В мыслях о Рэми проходит бесконечно долгий день, и я работаю на автомате: на автомате мою посуду и складываю ее на специальные подставки, на автомате подсушиваю пол от пролитой воды, на автомате воспринимаю действительность – проходящих мимо охранников, шум производства, нервные движения изнасилованной девушки, изредка попадающей в поле зрения. Наверное, будь я чуть внимательнее, то я бы заметила как дрожат ее руки, как иногда она будто зависает, прекращая мыть посуду и вглядываясь в мыльную воду, заметила бы какой отрешенный у нее взгляд и непроницаемое лицо; наверное, я могла бы предотвратить трагедию, вовремя распознав признаки ее эмоционального падения; наверное, я смогла бы спасти чью-то жизнь, если бы не была так зациклена на Хозяине.

Но я не успеваю даже моргнуть, потому что все происходит стремительно быстро, за долю секунды, за одно нелепое мгновение, которое не отражается на циферблате часов. Зато ложится уродливо кровавым разрезом на белоснежную шею девушки, одним движением перерезавшей себе горло. Она распахивает глаза от страха, нахлынувшего на нее после осознания случившегося, и разжимает пальцы, выпуская нож и двумя руками обхватывая шею. Кровь начинает сочиться сквозь ее пальцы, заливает пол вокруг, а я не двигаюсь, не спешу на помощь, молча наблюдая за тем, как ее падение превратилось в несокрушимую силу и смелость, ведь, в отличие от меня, она смогла свершить задуманное. Равнодушно делаю шаг назад, боясь замарать обувь, и молча наблюдаю за тем, как она пытается ухватиться за края мойки, но, подскользнувшись в собственной крови, падает на колени. Ее лицо бледнеет, и губы, до этого розовые, превращаются в ярко-алые от крови, отвратительно булькающей в ее горле. Я не слышу истошных криков остальных, топота охранников и звона падающей посуды, когда один из них, задевая только что заставленную сушилку, сталкивает ее на пол, все в ту же кровавую лужу, я вижу только ее лицо и мечтаю его запомнить. Потому что она станет для меня символом свободы, ведь буквально через несколько секунд она упорхнет отсюда, станет свободной от страха, боли, эмоций, и уже никто, даже самое могущественное существо на планете не сможет подчинить ее своей воле.

Улыбаюсь, думая об этом, и спокойно возвращаюсь к работе, чтобы закончить наконец смену и вернуться к себе. Осталось каких-то двадцать минут, девятнадцать, восемнадцать.

– Какого черта? – громкий возглас Юджина останавливает поднявшуюся шумиху, и охранники почтительно расступаются, разнося по полу кровавые следы. Он раздраженно поводит носом и морщится, прокручивая телефон между указательным и большим пальцем и потирая бровь свободной рукой. Кажется, сегодня он слишком взвинчен – это выдают его нервные движения и злой взгляд, когда он окидывает им притихших охранников, смотрящих на него с видимой опаской. Я могла бы вмешаться и рассказать ему о причине ее поступка, но мне отчаянно хочется оказаться в тишине своей комнаты, поэтому я молчу, понуро опустив голову и ожидая его дальнейших действий. Черт, давай же, разорви их в клочья. – Что здесь произошло?

– Эта ненормальная перерезала себе горло, – отвечает один из охранников, а я не могу не ухмыльнуться, поражаясь их лицемерию. Ну да, причина ее поступка в ненормальности, а вовсе не в том, что ее поимели трое. Обвожу присутствующих ненавидящим взглядом и понимаю, насколько ужасно это выглядит – мы столпились вокруг еще не затихшей рабыни и даже не пытаемся ей помочь, не чувствуем жалости да еще и воспринимаем ее в прошедшем виде. Будто ее уже нет, будто она и не лежит на полу, уставившись в потолок широко распахнутыми глазами и постепенно стекленея.

До последнего вдоха остаются жалкие мгновения.

– Эта ненормальная, как ты выразился, могла бы принести неплохую прибыль, – задумчиво произносит Юджин, склоняя голову чуть вбок и с безразличием наблюдая за тем, как она как-то странно вытягивается, а потом расслабляется. Ее грудная клетка поднимается вверх, после чего оседает и уже не наполняется кислородом для нового вдоха. – Уберите ее. Джиллиан, за мной, – коротко бросает он и, не дожидаясь пока я оттаю, резко разворачивается. Догоняю его лишь на лестнице и, совершенно наглея, задаю мучающий меня вопрос:

– Юджин, членов Совета убили, это правда?

– Да.

– А Господин, то есть… его не…