Терновые ветви (СИ)

Азерот умирает, пронзённый — пронзённая — последним ударом Саргераса. Но пока она бьётся в судорогах, дышит загнанным зверем и истекает искристой кровью, дети её озабочены только тем, как бы не упустить ни малейшей крупицы власти — и драгоценного азерита. Ведь нельзя же — ни при каких обстоятельствах! — позволить противникам получить преимущество в будущих войнах?

Быстро, до безобразия быстро были забыты совместные жертвы, принесённые ради победы над Пылающим Легионом — словно бы меч проклятого титана сумел отравить не только планету, но и сердца всех тех, кто её населяет. И где теперь найти исцеление, если драконы утратили большую часть своих сил? Если последнее из благословлённых ими мировых древ, только недавно освободившись от порчи, сгорело дотла?

Круг Кенария молчит — и бездействует, — и в этом траурном молчании из Азерот утекают остатки жизни. Риэль, друидка высшего посвящения, чувствует увядание мира в земле, и воде, и воздухе — и в пламени, что не угасло, сгубив Тельдрассил, но ежечасно, ежеминутно жжёт её душу.

Азерот умирает, а век ночных эльфов, даже лишённых бессмертия, долог, очень долог. Риэль осторожна, она умеет выживать и не умеет сдаваться… и гибель мира ей — скорее всего — доведётся увидеть своими глазами.

После гибели Тельдрассила эта участь кажется уже не настолько страшной.

Вступая на тонкие тропы, Риэль обращается в кошку, уходит в тень — на Пути Снов она больше не чувствует себя в безопасности. Тем друидам Орды, что не отвернулись от обезумевшей Сильваны, нет больше веры: поддерживая такого вождя, они предают саму жизнь. Что им стоит предать одного-единственного сородича?

По изумрудной сновидческой траве Риэль поначалу крадётся, вынюхивая засаду — вихри войны с кожей содрали с неё остатки идеализма и обнажили глубинную недоверчивость. Впрочем, ничего подозрительного друидка не замечает, а единственный, кто оказывается поблизости, даже не думает скрывать своё присутствие.

Мягко, сторожко Риэль ступает навстречу — ни один стебелёк не согнётся под чуткими лапами! Очертания пеплошкурой охотницы надёжно укрыты чарами, но когда она подбирается к не-своей добыче, то сбрасывает с себя и покровы тени, и кошачий облик.

— Хранитель Ремул, — тянет она, скрещивая на груди руки. — Давно мы не виделись: так давно, что я и не думала, будто ты станешь искать со мной новой встречи. Что изменилось? Только не говори, что соскучился — непохоже!

Непросто поливать собеседника ядовитой злостью, когда глаза твои — немногим выше его пупка, но у Риэль хорошо получается. Впрочем, её усилия пропадают втуне: Ремул глядит на неё, недвижимый — только незримый ветер колышет листья, прорастающие среди его чёрных густых волос, — и отвечает бесстрастно:

— Хорошо. Не буду.

Она не выдерживает, смеётся — прежде, чем успевает обидеться и оскорбиться. Трудно ожидать от того, в ком течёт кровь богов, соблюдения смертных условностей, и Риэль понимала прекрасно, на что идёт, связываясь с сыном Кенария…

Понимала, да, но рассудочное понимание не помогает ей усмирить кровоточащее сердце.

— Мы должны были встретиться месяц назад, но ты тогда так и не появился. Не подал вести, хотя мог бы изыскать способ. Откликнулся только тогда, когда я позвала тебя в Изумрудной роще, тщетно гадая, жив ли… Откликнулся нехотя, словно бросил к моим ногам кость — и снова пропал. Было такое? Не было?

— Всё так, — Ремул кивает и даже не пытается оправдаться.

Тщетно Риэль всматривается в его лицо, пытаясь разглядеть… сочувствие? Понимание? Лицо у него обычное, по-эльфийски красивое — чёрные брови вразлёт, царственный нос… Если старательно не отводить взгляда, если не замечать ни ветвистых рогов, ни правой руки, оплетённой растущим прямо из кожи вьюнком, ни левой, увенчанной не ладонью, но четырьмя деревянными когтями-отростками; ни мощного оленьего тулова, покрытого густым гнедым мехом…

Если смотреть на лицо и только на него, то можно и позабыть, что перед тобой не эльф-калдорай, а внук Малорна — но стоит ли? Риэль и так слишком часто об этом забывает.

Она улыбается и привычно подхватывает Ремулово плетение: Сон изгибается вокруг них; сминается складками; растягивается, чуть заметно поблёскивая, нитью древесной смолы… И вроде вокруг всё те же долины из изумрудной сновидческой зелени, которым не видно конца и края, однако Риэль понимает: здесь и сейчас они наедине — и в безопасности.

Нетрудно понять, зачем же Хранителю такое понадобилось — уж точно не ради того, чтобы обговорить политику Круга. Риэль улыбается, приобнажая острые калдорайские зубы: она могла бы уйти, могла бы с надменностью отказаться, но и сама — хочет.

То, что ей предлагают, она возьмёт — но на своих правилах.

— Садись, — командует Риэль, и Ремул покорно садится, медленно, осторожно подгибая тонкие — в сравнении с могучим туловищем — оленьи ноги.

Дети Кенария даже спать предпочитают стоя, но разница в росте требует искать компромиссы.