Терновый венец болезни. Опыт преодоления рака

Вернусь к рассказу о духовном пути моего папы. Я уже упомянул, что он был талантливым инженером, конструктором ракетных систем, чрезвычайно добрым и отзывчивым человеком. Повторюсь, что в нашей советской семье никогда не было разговоров о Боге, а уж если говорить о вере, то нам всеми силами вкладывали веру в «светлое будущее». Напомню, что в начале духовного возрождения (точнее – духовного рождения) мамочки мой папа по-прежнему очень был сдержан в разговорах о вере, о церкви. И, тем не менее, его добрая, отзывчивая душа все более приближалась к нам, к нашим проблемам, которые приходилось решать в церковном приходе.

Светлая голова изобретателя и его умелые руки не могли быть без дела. И, будучи на пенсии, он начал постепенно включаться в хозяйственные проблемы храма. Принял участие в подготовке технического проекта по капитальной реконструкции старого здания, чтобы переоборудовать его в красивый храм. А вопросов, и весьма сложных, вставало немало. Но реконструкция состоялась, в районном центре вознеслась новая колокольня. Сделано это с помощью Божией руками прихожан, в числе которых был и наш вчерашний ракетный конструктор.

Построить храм – дело прекрасное, но то, что на богослужениях в этой церкви часто стал появляться её строитель, наполняло мое сердце тихой радостью. Я понимал, что мой папочка и о вере-то ничего не знал, но видно было, что с удовольствием тихонько стоял в сторонке, рассматривая новые настенные росписи, иконы, слушая церковные песнопения. Наблюдения опытного конструкторского глаза рождали конкретные идеи: как можно удачнее перепрофилировать алтарь, реконструировать иконостас. Или вдруг увидел решение, как сделать вверху алтаря объемную надпись «Христос Воскресе» с внутренней подсветкой. И это были не просто маниловские идеи – появлялась грамотная чертежная документация, которая затем его же руками претворялась в реальность.

Начал он понемногу кое-что читать из духовной литературы; с большим трудом, но все же удавалось иногда затрагивать в разговорах мысли об исповеди, о причастии. Каждый священник понимает, как бережно нужно готовить человека к первой исповеди… Безграничным было мое счастье, когда отец, одетый как никогда нарядно, заставил себя подойти к исповеди, а затем – торжественный, сосредоточенный, смиренно сложив на груди руки, подходил к Чаше с Причастием. Сдержанно, как у него всегда это было принято, он отвечал на дальнейшие приветствия домашних. Но было заметно, что отвечает он с видимым удовольствием – глаза его светились счастьем. Со временем причастия стали повторяться, конечно, не так часто, как хотелось бы, но было вполне очевидно, что человек поворачивается к Богу. Высказав свою оценку («не так часто»), я смутился: а можем ли мы судить о частоте причащения какого-либо человека – ведь это вопрос глубоко личный!

Сравнивая сложный, неторопливый процесс духовного взросления отца с быстрым воцерковлением мамочки, еще раз убеждаюсь, что эти пути совершенно индивидуальны, так как люди всегда различны по характеру, темпераменту, образу мышления. Ведь к Богу строем не идут, и пути каждой личности, скорость духовного развития не влияют на итоги, на конечные результаты жизни человека.

Вскоре мне пришлось воочию убедиться в этом. После ухода мамы в мир иной отец остался совсем один – мы с матушкой Людмилой перебрались в Топловский монастырь за полтысячи километров. Постепенно удалось убедить отца переехать к нам. Жил он своей жизнью, в своём темпе, помогая по хозяйству своими умелыми руками. К причастию подходил нечасто, но с основательностью. Нам с матушкой Людмилой было совершенно понятно, что мы не вправе менять этот ритм его жизни.

Годы брали своё, и отец начал заметно сдавать. Врачи не видели в нем серьёзных болезней, объясняя, что на определенном этапе просто начинает затухать жизнедеятельность организма. Одним словом, наступает старость… Медики успокаивали, что процесс этот неизбежен, предотвратить его на земле ещё никто не может – мы и сами это видели и понимали. Мы непрестанно молились о любимом человеке, который с каждым днем угасал буквально на наших глазах, и монастырские сёстры поддерживали нас. Мы благодарны Господу за радость забот о папочке, за то, что смогли оказывать ему духовную и телесную помощь.

Состояние его, буквально высохшего, было настолько серьёзно, что он уже не мог самостоятельно вставать, взгляд постепенно утрачивал осмысленность. Положение осложнялось тем, что постоянно ухудшающаяся речь стала совершенно невнятной. По неразборчивым звукам, какому-то мычанию мы с большим трудом могли, хоть отчасти, догадаться, о чем он просит. И вот в такой критической ситуации произошли события, которые можно расценить только как чудо.

В одну из многочисленных бессонных ночей матушка Людмила подошла к умирающему папе, чтобы сделать все необходимое для недвижимого человека – и замерла в удивлении. Папа, глядя на нее ясными, понимающими глазами, вполне внятно и четко сказал:

– Ну вот, спите, мои родные, и не слышите, что мне нужно причаститься!