Терновый венец болезни. Опыт преодоления рака

«…Смерть, мысли о ней, память о ней – как бы единственное, что придает жизни высший смысл. Жить в уровень требований смерти означает жить так, чтобы смерть могла прийти в любой момент и встретить нас на гребне волны, а не на ее спаде <…> Те из нас, кому случилось жить какое-то время с умирающим человеком, с человеком, который осознал, как и мы, приближение смерти, вероятно, поняли, что присутствие смерти может означать для взаимных отношений. Оно означает, что каждое слово должно содержать все благоговение, всю красоту, всю гармонию и любовь, которые как бы спали в этих отношениях. Оно означает, что нет ничего слишком мелкого, потому что всё, как бы ни было оно мало, может быть выражением любви или ее отрицанием»[40].

В беседах со священником и врачом Вячеславом Кулагиным мы снова и снова возвращались к последним дням дорогого нам батюшки – протоиерея Владимира, к последним месяцам и дням его жизни. Нас интересовало, как протекала его болезнь, как он её переносил, чем запомнился своему доктору – будущему священнику.

– Отец Владимир уже давно начал мне говорить, – рассказывал иерей Вячеслав, – что он стал плохо запоминать лица людей, с которыми прежде виделся несколько раз. Очень он переживал, что, не узнавая людей, может этим их обидеть. В онкологии это явление называется «синдром малых признаков».

– То есть это началось, – уточняю я, – в результате его болезни?

– Да, появились те небольшие признаки, по которым можно было заподозрить серьезное заболевание. Потом, когда продиагностировали опухоль головного мозга, выяснилось, что она очень больших размеров, расположена в весьма жизненно важной и опасной (при её поражении) зоне: там, где размещены центры, регулирующие дыхание, кровообразование и работу важных органов, в том числе и сердца… Но при такой тяжёлой болезни батюшка был физически достаточно крепок, интеллектуально абсолютно здоров – совершенно ясный ум, чёткая речь.

– Что же могла сделать в такой ситуации медицина, как боролись с этой опухолью? Простите меня, дилетанта.

– Как выяснилось в госпитале Санкт-Петербурга, опухоль была расположена там, где сделать радикальную операцию просто невозможно. Поэтому выполнена была паллиативная, вспомогательная операция, на которой убрали часть этого образования, оставив его на тех жизненно важных зонах, где любые действия приведут к гибели организма. Ну, в дальнейшем, лечение продолжали химиотерапией, облучением…

Вячеслав Алексеевич тяжело вздыхает. Мы долго молчим…

– Вы знаете, батюшка, – решаюсь, наконец, нарушить молчание, – по глазам отца Владимира я видел, что он ясно понимал близость своей кончины. Или я ошибаюсь?

– Конечно, понимал. Он осознанно прощался со всеми, перечислял, кому передать поклоны и благословения. Просил он только одного: не своего выздоровления, не облегчения трудностей – просил он о том, чтобы милость Божия свершилась на священнике Владимире. Это было его главное желание.

– Действительно, – соглашаюсь, – не о плоти своей, чтобы ей полегче было, думал батюшка, а о воле Божией. Не забывал он нас – я хорошо запомнил, что, приближаясь к окончанию своей земной жизни, он все время повторял: «Миленькие мои, миленькие, простите меня за всё». Да, мы все хорошо помним, в каком благодатном внутреннем состоянии уходил в мир иной наш любимый батюшка. Я отчетливо видел, какой усталостью были наполнены его глаза. И при всем этом в них светилась бесконечная любовь ко всем нам, с которыми он прощался. Понимал наш молитвенник, что совсем скоро он должен будет предстать перед Всевышним.