Терпень-трава

Направление движения знает только один Пронин. Он заядлый рыболов и охотник в этих местах. Лучше его и нету, по крайней мере, раньше. Сейчас – то, с мощной оптикой, да боевым оружием, хоть днём, хоть ночью, если нужно и с лазерным или спутниковым наведением, какой угодно дурак что хочешь завалить сможет. Их, сейчас, «специалистов» этих – киллеров – а правильнее убийц, не меряно развелось, что мух на помойке… Время такое, говорят, характерное. Тёмно-говённое. Передел собственности, если туманно. Господи, чьей собственности?! Смех! Всем понятно чья у них собственность, Только прокуратура никак уяснить не может, между обложками уголовного кодекса застряла. Да Бог с нами! Время всё по местам расставит… А Константин Пронин учился не на помойке, на природе, в естественных условиях: кто кого. Или ты зверя, или он тебя. И цены ему, в этом – до сих пор – просто нет. Как и остальным, кстати, нашим мужикам. Только первенства своего они стесняются, чего, мол, зря хвалиться, в деле скажется. «Пусть Костя и идёт. Не подведёт». «И это главное, товарищи!» К тому же, очень старый его знакомый, а может и дальний родственник какой, Арсентий, – вот такой мужик! наш! – неподалёку, в здешних же местах, то ли начальником бывшего когда-то санатория-профилактория до сих пор работает, то ли, теперь уж, сторожем там… Везде всё ж развалилось. В тот пункт «X» мы секретно и едем.

Константин впереди сейчас сидит, на месте штурмана. Тот, бывший, спит, завалившись головой на колени высокой белобрысой немке. Мы её Светланой окрестили. На Гертруду может и похожа, да выговаривается с трудом. Мы определились сугубо по внешним признакам. Если светлая, значит Светлана. Она и не возражала: «Я, я!» А вот про африканок по-другому получилось, чтоб не обижать. Одну назвали Настей. Так хозяйка, где самая чёрная африканка ночевала, Феклистова баба Люда её назвала. У неё раньше любимую бурёнку так ласково звали – Настя, Настасья, Настенька. Один в один чёрная вся была. Двух других, что посветлее, соответственно: Веркой, Верой, значит, и Любкой, Любой, то есть. Очень всё просто. Главное, и не обидно для всех, даже любя, если хотите. Вполне в духе интернационализма.

Едем. Костя дорогу указывает, и попутно следит за водителем, чтоб не вильнул куда не надо по состоянию «слабого» здоровья. Пузатый водитель согнувшись над рулём, насупившись, вздрагивая хвостиком на затылке, опасливо косил глазом на пронинский карабин, зажатый коленями. То ли штурман рядом с ним, то ли теперь охранник приставлен. Не протрезвел ещё заметно водитель. Костя хорошо сейчас смотрится рядом с «опавшим» водителем. Внушительно, как «Рембо». В летнем армейском камуфляже, с патронташём, фляжкой, лопаткой на поясе, топориком и тесаком, в «исправных» сапогах, армейской же панаме… Всё чин чинарём. Или рейнджер, или охотник за рейнджерами. Даже небритость на лице есть, и суровость во взгляде. Всё не театральное, всё естественное.

Если кому довелось бы сейчас увидеть с обочины эту яркую картину, с детскими «размазанными» лицами за стёклами автобуса, армейский, с винтовкой, вид Пронина, и насторожённый, с сильной долей опаски блуждающий взгляд водителя, запросто можно было подумать об очередной «такой неожиданной!» вылазке террористов. К счастью, или как уж тут правильнее сказать… наблюдателей-обывателей на обочине не было. Да потому что время утренней дойки… Это если у кого есть что доить, конечно. А так… спят или дрыхнут.

С трудом, враскачку, выехали на трассу и… погнали прямиком на север. Именно туда указывал перст… ну, пусть не перст, палец указательный, если хотите, Пронина. Гостьи тут же устало заснули, без сил обвиснув в креслах. А младшая детвора, наоборот, пряча на лицах восторг, любопытство и желание всё это «жутко» интересное приключение громко быстренько со всеми обсудить… терпели. Угадывали неоднозначность и неординарность путешествия. Да и старшие ребята, многозначительно так, по взрослому заметили им: «Кто слово раньше времени скажет, пока не разрешим – тот пешком домой пойдёт, вот». Малышня задумалась, но ненадолго. То, что пешком, это не пугало, а вот то, что домой – чего там интересного – тем более одному или одной! – это определяло. Заставляло держать рот на замке. Но не глаза, не улыбки, не руки – они сами собой, даже ноги вроде отдельно – хулиганят!.. Места себе не находят. Мелкота безмерно радовалась неожиданному путешествию. Радовалась, правда пока только «в тряпочку». От этого глаза сами собой вытаращивались, от ужаса новизны и нахлынувшего удовольствия прокатиться куда-то далеко, в интригующую неизвестность, в таком вот автобусе, почти самолёте, ещё и с взрослыми.