Мордашки их от этого озорно светились, глаза лучились, сверкали, будто грозовые весенние всполохи, либо весёлые светлячки такие. Малышня крутила головами, то и дело выглядывая из-за высоких спинок пассажирских кресел. Шикали друг на друга: «Тихо, вы! Ну, тихо! Тётеньки спят… Разбудите… Сами проснутся… Да пускай спят, чё ты! Тогда и…». Развалясь, утопали в сиденьях, прятались так. Заглядывали в окна, смешно тычась в стекло, зажав рот, в смехе прыскали от этого. Вновь выглядывали в пустующий проход в салоне, непрерывно подглядывая за спящими – не проснулись ли…
Ехали.
В начале десятого утра мы были на месте. Глушь, не глушь, но красота вокруг раскрылась неописуемая. Очень красивым оказалось место. Сама природа заметно гордилась своими дивными прелестями. И смешанным густым лесом, вокруг и в отдалении, и просто спокойной поступью за горизонт. И скромным подлеском с зелёным кустарником, любопытно выскакивающим навстречу и под ноги, словно подросток… Угловатый ещё подросток, неуклюжий, но буйный, энергичный и задорный. И чистые лужайки, словно веснушки на девичьем лице, щедро расцвеченные яркими полевыми цветами на фоне густой зелени травы, и дивный воздух и щебет невидимых птиц в гулкой тишине… Или это сердца наши так… И невероятный простор! И нежность ко всему этому – чистому, прекрасному, возвышенному! И умиротворённость! И спокойствие… И не царь ты природы здесь – человек. А маленькая глупая песчинка, если пытаешься покорить такую прелесть – природу. К ней бы нужно человечеству приспособиться, пристроиться, помогать во всём, а не топтать танками, не встряхивать бомбовыми ударами, хоть учебными, хоть боевыми, не травить химикатами, не выкачивать её соки, не менять ландшафт… Всё это откликнется, как в Нефтегорске, Сахалинской области, Спитаке, скажется на генофонде человечества, укоротит жизнь планете, и всему живому на ней… Нет, нужно чтобы не гордость с амбициями впереди человечества бежали, а прежде ум и совесть… Потом уж всё остальное. Вот только тогда, можно человечеством, как таковым, гордиться. Тогда ты, человек, будешь достоин уважения. Не раньше. А сейчас… Стой, и смотри. Любуйся, и делай выводы: кто есть кто…
Так мы и стояли, глубоко дыша и восхищённо оглядываясь: Какая красота! Как на земле может быть красиво!
– А тут ещё и река неподалёку есть. И рыбы полно и купаться можно. – Вроде не замечая растерянности гостей, замерших в восхищении, небрежно заметил «Рембо» Пронин.
– Река!! Тут и река есть! Ооо! Ур-ра! – Подпрыгивая, обрадовано завопила детвора. – Приехали!.. У-лю-лю-лю-лю!
А телефон молчал… Молчал, как заснул. Кстати, не было и хозяина, того самого Арсентия. Приехав, мы быстро обследовали пустующую территорию… В основном детвора. Они бесстрашно рассыпались в разные стороны, будто теннисные шарики по полу… Быстро и вернулись с донесениями. «Корпуса есть – двери только досками крест на крест, а в окнах пустые комнаты, и койки голые; везде ровные дорожки; клумба в центре большая, но совсем без цветов, одна трава; административный блок – этот вот, в один этаж который, вроде жилой; есть покосившаяся веранда для собраний… ага, для танцев, нет, для кино!.. Волейбольная площадка… с турником… а сетки нет, столбы только; и хозблок – вон там! За ним куры с цыплятами за высокой металлической сеткой, несколько больших свиней за загородкой – четыре! – вот такие! – и корова с телёнком… Но ни одной собаки почему-то… Наверное с хозяином ушли…» На перебой рассказывала свои наблюдения ребятня. «А вон там лестница со ступеньками, чтоб к реке… Высоко. Там она. Ага! Большая. Из-за деревьев невидно. Вокруг бетонный забор, фонарные столбы вдоль аллеек, но все без лампочек… Ещё в гараже машина стоит… «ЛуАЗ», кажись, там плохо видно, но под замком. Есть грядки с морковкой, кусты с помидорами, но маленькие ещё, картошка посажена… А хозяина нет».
– О, если танкетка его здесь, значит дома хозяин, – успокаивая, заметил Константин Пронин. – Или на охоту с утра Арсентий вышел или на речке где сетку вываживает. Сейчас найдём. А не найдём, сам придёт. Заезжай. – Пронин махнул рукой водителю. Автобус осторожно въехал внутрь территории, проехал, сколько было возможно, и свернул в тенистый боковой закуток. Встал.