Терпень-трава

Обстановка была фантастически нереальной, если представить в каком веке и при каких достижениях цивилизации мы живём. Парадокс просто. Сдвиг эпох. Какая-то тысяча с небольшим километров, а по прямой и того меньше, Кремль, Манежная площадь, казино, отели, великолепные шоссе, эстакады и… яркий электрический и неоновый свет днём и ночью. А здесь – реальные двадцатые годы: разруха, заброшенность, тени-люди, и чадящая керосиновая лампа. Либо – больной сон приснился, либо мы попали на съёмки кинофильма про первых подпольщиков или трудное «детство» становления Советского государства. Особенно это хорошо читалось в ярко блестевших Мишкиных глазах. Он был просто ошарашен. Но это был восторженный мальчишеский ужас новизны и причастности к взрослой жизни: новой, необыкновенной, непонятной. Я приобнял его за плечи, чтоб не испугался случайно. Я и сам, откровенно говоря, был потрясён. Невольно оглянулся: нет ли кинооператора где сзади и дамы с «хлопушкой»… Нет, вокруг хоть и приветливые, но серьёзные, даже озабоченные полулица, полутени.

– Мы уже знаем, мне сказали, что кто-то нахулиганил там с твоими колёсами… – участливо, тёплым уже голосом, продолжила Голова, заметив, что мы уже разместились за столом. – Не переживайте, Евгений Павлович, разберёмся. Найдём и накажем. Это уж дело чести, как говорится. Это я обещаю: найдём. – Легонько, но твёрдо прихлопнула ладонью по столу. Проследив её жест, присутствующие тени-люди закивали головами. Послышалось негромкое, но уверенное: «Да, это конечно», «Найдём», «Мало не покажется», «Ага!». – О чём мы вас хотим попросить, Евгений Павлович, всем селом, всем активом. Мы тут подумали, посовещались… Мы знаем, что вы, наш земляк, с хорошим, высшим образованием человек, на хороших должностях там служили, с опытом, далеко не маленьким человеком были в Москве. Если при бывшем президенте охранником говорят, служили. Это ж такая величина, если подумать, связи, и всё такое прочее… – Я непроизвольно заёрзал на стуле, Мишка чуть сжался.

– Я безработный сейчас. Понимаете? – Я наконец, честно признался. Пора было расставить всё по своим местам, давно пора… Но мне не дали.

– Да мы знаем, Палыч…

– Мы понимаем…

– …И нам это без разницы, – решительно отрезала Валентина Ивановна, и, выдержав паузу, добавила. – Мы тоже безработные, как видите. Причём, все. – Люди согласно закивали головами: да, это так; да, без работы; да, нам без разницы. – Вы и теперь, мы знаем, оставив службу человек не маленький… И образование у вас, не чета нашему – московское… Вот и хотим мы вас попросить помочь нам, если уж не на ноги встать, так хотя бы на четыре ноги уж приподняться.

– То есть? – Уже догадываясь, насторожился я.

– А вот и то, что мы выбираем вас, тебя, то есть Евгений Павлович, нашим директором, или председателем. Или каким хочешь руководителем, только помоги нам, землякам. Помоги. Мы, тебя, Христа ради, всем обществом просим и честно тебе говорим: погибаем. Давно уж погибаем. Ездил же по селу, видел…

Тени вновь задвигались, послышались тяжёлые вздохи, кто-то надсадно закашлялся…

Вот это да, то ли ужаснулся внутренне, то ли обрадовался я, вот это предложение!.. Не ожидал. Хотя, чего удивляться, всё правильно. Хватит, пожалуй, на стороне чьи-то чужие фирмы поднимать, престиж высокий, имидж зарабатывать… Когда тут вот, дома, простые хорошие люди – земляки! – ни просвета, ни перспектив не видят. Чем они хуже других, городских? Тем, что не стремились к тёплым, лёгким местам? Не гнались за должностями, за званиями? Так они гораздо честнее поступили в жизни: не изменили дому, селу своему, делу… Трудному, не благодарному, от зари до заката, круглый год, годами. С болью в спине, в ногах, в руках… А теперь и вообще забыты. О них, что очень обидно, вспоминают только тогда, когда их голоса кому-то на очередных выборах нужны. Только тогда. А в остальном…

Мигая и потрескивая, дымно чадила керосиновая лампа. Все лица, замерев, в упор смотрели на меня.

Надо соглашаться, думал я, хоть и ответственное это дело. И сам себя урезонивал, а что, раньше, не ответственные у тебя были должности, не ответственные дела…

– Соглашайся, дядь Женя, Палыч! – кинематографической хлопушкой, разрядив напряжённую обстановку, громко выстрелил в тишине просительный Мишкин голос. Люди заулыбались, задвигались… «Устами младенца», «Ну, молодец, хлопец, поддержал»… послышалось одобряющее.

– Да, соглашайся, Евгений Палыч, – просительно повторила Валентина Павловна. – И парень твой – молодец! – тоже за нас просит.

– Да! Соглашайся, земляк! – её поддержали…

– Принимай нас под крыло, Палыч… – послышались голоса.

– Да я, в общем, не против, если… – по инерции мнусь ещё. – Спасибо! – Благодарю. – Не знаю, справлюсь ли…

– Справишься – справишься! – обрадовано поддержал общую волну настроения Мишка, и поведал остальным. – Он справится. Точно справится. Я знаю.

– Но только до осени, – спохватившись, я же частный охранник, я же на службе, выкидываю флаг, как производственный ориентир, как ориентир достижений. – Если не справлюсь…