Терпень-трава

– А мы и с нежностью можем, и с любовью. Правда, Веточка? – Обернулся он к своей спутнице. Та с интересом выглядывала в окно машины, но услыхав прозрачный намёк, вновь вспыхнула, насупилась, и отодвинулась вглубь кабины. Парень заразительно рассмеялся. Молодецки уперев руки в боки, повернулся к нам, к заказчикам. – Ну, и чего, значит, повезём, отцы? – спросил он, оглядывая едва тронутое пахотой поле. – Вот эти вот жучки-землемеры, что ли? – небрежно указал на тарахтевшие невдалеке ДТешки.

– Не все, – подняв указательный палец, заметил Митронов. – Только два. И только наши. – И распорядительно махнул рукой. – Ты пока разворачивайся, подъезжай задом, сейчас грузиться будем. – И пошёл к тракторам. Переступая через разваленные земляные пласты, к ним уже, широко шагая, шёл Звягинцев.

Дальше всё по-мужски просто. Одного тракториста Звягинцев легко выкинул из кабины, когда тот принялся ответно размахивать кулаками. Второй, не дожидаясь, с зажатым в руке гаечным ключом, сам выскочил, и отбежал в сторонку. Когда оба трактора подогнали к трейлеру, я уже выписал документы – акты изъятия. С подписью, и печатями. Акты экспроприации незаконно удерживаемой техники. Подошедшие трактористы и не возражали. Они, оказывается, знали, что техника чужая, и что когда-нибудь её отдавать всё же придётся. Хорошо, говорят, что бока ещё им не намяли, могло быть и хуже. А третий тракторист, уменьшаясь в пространстве, как ни в чём не бывало продолжал работать. Вот она где наша солидарность. Тц-ц!.. Безлошадные, переглянувшись, огорчённо смачно сплюнули. И мы также оценили. Такой вот он, у нас, значит, сплочённый крестьянский люд. Учила его советская власть, воспитывала, а он всё одно в одиночку себе норовит… Ладно, Бог ему в помощь. Третий всё равно не входил в сферу наших полномочных интересов. Пусть себе пашет.

Законно, как мы понимаем, экспроприированную технику без труда взгромоздили на спину трейлера, кое-как раскрепили, и, счастливые, поехали домой.

Митронов ещё успел Коляну кулаком пригрозить: «Береги, мол, ирод, не растряси!» На что Ко лян глазки понимающе театрально закатил, и с широкой улыбкой чмокнул пальцами от губ, как султан на «красивый и аппетитный дэвушка». А Звягинцев предусмотрительно сел к ним в кабину, к молодым, на всякий случай. И правильно, на поцелуи отвлекаться не будут. Так, с сопровождением, кстати, и по инструкции – кто помнит – положено.

И просёлками, просёлками… Пое-ехали.

Долго ли, коротко ли…

А и не долго, и не коротко, средне – какие там расстояния! – доехали.

– Ох, ты! Глянь-ка, глянь-ка! Люди, скорей сюда! Наши едут! Нашли! Забрали!..

Сельчане нас встречали как первых космонавтов.

– Радость-то какая! Не чаяли уж. И техника не заломанная вроде, тарахтит!..

Если б земляки хоть чуть-чуть надеялись или уверены были, что вернём – точно бы Триумфальную арку нам взгромоздили, чтоб под ней – с песнями, плясками – нас и встретить.

Встретили. Всё село собралось.

Не с цветами правда, и без каравая хлеба, но радости в глазах и восклицаниях было не меньше, а может и больше. Как вернувшихся с Луны встречали… С живыми образцами гусеничной тягловой техники. Энерговооружением. Селяне, как известно, люди не избалованные, и старенькие ДТешки им за милую душу. Главное – свои! Село – для нашего правительства, это не космос, зачем там новейшая техника со всякими скоростями, мощностями, электроникой и прочими прибамбасами. Баловство одно. Только развращать. Раньше, и лошади хватало. Тёплая, живая, с красивой мордой, умными глазами, о четырёх ногах, метёлкой хвоста, и полезным отходами, удобрением, из-под оной. Всё и всегда в дело! А какой урожай тогда был! Мама родная! Америку кормили. Не говоря уж про какую-то там Европу. Это потом, при Советской власти пошло и поехало: накатил всевозрастающий научно-технический прогресс. МТС-ы всякие, запчасти, масла, топливо, учёба, планы, соцобязательства, повышенные соц– и прочая обязательства, как перед собой, так и перед слаборазвитыми братскими странами. Головная боль и мутота. А до того… раньше… Раньше! Раньше – красота была! Рассупонил её бывало, милую, лошадь, мы ж о ней сейчас говорим, после работы, ноги передние ей стреножил, чтоб далеко потом за ней не бегать, и выпустил её на ночь в чистое поле, на волю… Животина всё ж таки, как никак, не железяка какая. Пусть подышит, пускай отдохнёт. А она себе, милая, и водицы найдёт напиться, и топлива – за глаза… травы ж у нас – не меряно. И ни запчастей тебе, ни вечно слетающих гусениц, ни перегретых движков, ни «забитых» фильтров, ни грязного топлива, ни грязной земли, ни всяких прочих технических проблем. Паши себе, крестьянин, наваливаясь на соху, с рассвета до заката, и паши, песню напевая: «…Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек». А можно и другую. Не важно какую, таких песен написано много, только напевай. И голова ни о чём уже не болит. Если б не этот технический прогресс. Отбросил он село чёрте куда, отбросил. Там и застряли.