А лето, между прочим, вовсю уже в разгаре. И дела тоже. Мужики… ну, мужики не мужики, старики, в общем, – лица, шеи, руки дочерна загорелые, стуча топорами, молотками, тонко звеня пилами, громко переговариваясь, ремонтируют школу. Здесь же, во дворе так называемого производственного объекта, голый по пояс – жара! – спрятавшись под навесом, навивая стружки, «ш-шикает» рубанком Василий Кузьмич Митронов. Перед ним, на столе, разбросаны рамные заготовки и инструменты. Митронов, в очередной раз сощурив один глаз, придирчиво осматривает старые рамные переплёты, какие прогнили выбрасывает, старательно подгоняет новые. Чуть в сторонке, слегка раскачиваясь, зацепившись за балку концом верёвочного шнура, подвешена старая садовая лейка. Время от времени он сам, Митронов, либо кто другой из ремонтников, выйдя из школы, шумно поливает водой себе на голову, плечи, грудь, руки, фыркает, стряхивая воду. Не утираясь, прихватив когда доску – по-делу же выходил – когда пучок гвоздей, уходит по-новой. Дела.
И женщины заняты: кто кормлением домашней живности, кто уже уборкой, кто готовкой, кто прополкой огородных насаждений, кто и коромыслом с вёдрами… Неподалёку, слышен яростный вой мотопил, там же глухо хэкают пара топоров, напиленные чурки на поленья переводят. Все вроде заняты.
Заняты!
Дела. Готовь сани летом… Очень верная поговорка. Особенно для селян верная. Не успеешь оглянуться, зима-то уж тут, как тут. А пока – жара.
Рабочее лето.
Детвора в школе появляется часто. Любопытствуют. В очередной раз искупавшись в реке, выполнив какую работу по-дому, наскоро перекусив, прибегают к школе. Любуясь, осторожно трогают руками свеже-оструганные доски. Шурша стружками под ногами, заглядывают в комнаты, в классы, то есть… «А какой класс здесь будет?» – непонятно кого, друг-друга, спрашивают. «А парты тоже будут? А когда?» «А доска, чтоб писать…» Много вопросов. Мужики, ремонтники, когда вопрос именно к ним, отвечают ответственно, степенно: «Так поди к осени-то всё для школы и будет… – и добавляют совсем уж что-то странное. – Если она, конечно, придёт». «Кто придёт?» – озадаченно останавливаясь, недоумённо переспрашивает ребятня. «Как кто, осень!» – загадочно отвечают деды. «Осень? А куда она денется?.. Она же – Осень! Она всегда приходит, как и лето. – Перебивая друг друга, скептически глядя на дедов, со знанием дела утверждает ребятня. – Положено так в природе». «Ну если положено!.. Тогда – что говорить – всё для вас вовремя и будет». – И хитро при этом ухмыляясь, деды переглядываются. Мудрецы такие, Хоттабычи будто.
А ребятня, довольная осмотром школы, вспорхнув, убегает задание взрослых на неделю выполнять: наколотые дрова в поленницы складывать. Там, где их уже в очередном дворе взрослые накололи. Тоже дело своё есть – задание! – тоже заняты… И это всё не считая «любименьких» собачек, поросяток, кошек, коз, ворон, коров… реки, костра, рыбалки, и всего остального прочего… Ух, сколько много всего! А лето потому что.
Но разве ж дадут тёмные силы насладиться людям «светлым» делом, летом, да заботами важными. Во все дыры, гады, лезут, везде достать стараются. Если уж не проверяющая администрация какая, так другие… Мафия, например. Они вот, как раз!..
– Палыч, ты где сейчас? – слышу взволнованный голос Митронова в мобильнике. Я таких три на село купил. Один у Главы, Валентины Ивановны, другой у Кузьмича Митронова, третий у Матвея Звягинцева, – для дела у всех, и мало ли чего вдруг. Как сейчас вот.
– Я, – отвечаю. – Выезжать уже собираемся, закончили. А что? – А сердце уже забеспокоилось, на разгон пошло. Мы с Валентиной Ивановной, Головой, на выезде были. С нашими территориальными соседями, с западниками, душа в душу, протокол дружбы и программу совместной деятельности сегодня подписывали. – Что случилось? – спрашиваю. Беспокоюсь, Мишку я с собой сегодня не брал. Старшая детвора раненько поутру на рыбалку вверх по реке ушла. И Мишка с ними. – С Мишкой что?
– Нет-нет, – торопясь, сипит в трубку Василий Кузьмич. – Не беспокойся. Они ещё не вернулись. Тут другое! Какие-то люди до тебя из городу приехали… Спрашивают. Такие – в тёмных очках, с перстнями и серьгах в ухах, на японском вездеходе и немецком мессершмите. Машины все чёрные от колёс до крыши, и сами тоже. В конторе сидят. Председателя спрашивают.
– Какие люди? Чего надо? Сколько их?
Чего, не говорят, председателя спрашивают, или Голову. Представляешь, жара, а они в кожаных пиджаках и кожаных штанах, как черти все, – мафия. Я их сразу раскусил, в чистом виде мафия, семь человек и с ними девица… Красивая такая. Молодая, но, как кошка вся гибкая и фигуристая. И всё время фырчит – недовольная чем-то, и ногти у неё на пальцах длинные… Курит. Я таких красоток в кино каком-то видел, в порнушке. Не помню в каком кино, но похожа. Губы у неё ещё такие, как главная бабья часть между ног, эта… с вывертом… И вся грудь наружу и голый пуп с кольцом… Соблазнительная.
– Чего они хотят? – перебиваю. – Как ведут себя? Чёрные?