Терра

– Ну так у них и повод соответствующий. Они сорняки вырывают.

И как я цинично сразу об этом заговорил – память предков, значит.

– А даже если в норме не убивают, вдруг я не сдержусь? Вдруг меня не учили, поэтому я ничего не умею? И если мне будет надо все больше, и больше, и больше?

Так его взбудоражило все.

– Кроет тебя?

– А ты как думаешь? Не хочу быть убийцей.

– Что вы там шумите, мальчишки?

– Ничего, мам! – крикнул Мэрвин и шепнул: – Может, ее это обидит, не знаю.

– Слушай, Мэрвин, ты нормально себя контролируешь.

– У меня все ебало в стекле было, когда мы тусили тогда у Эдит.

Мы помолчали. Мне так хотелось поддержать его, сказать: хорошо все будет, братан, все славно сложится.

Ну да, жизнь, она сложная до самой могилы, вот там все просто.

– Слушай, я буду за тобой следить. Если ты при мне будешь не в адеквате, я тебя вырублю.

– А если я стану берсерком? Или тебя рядом не будет.

Он сел на кровать, и я подошел к нему.

– Ну, слушай, глянь-ка на меня. Духи ж не дураки.

– Дураки они, иначе на хрена человека создали и все разрушили?

– Ну, были дураки, да исправились. Если б летучих мышей создали, чтоб только ужасы приумножать, вы вымерли б давно. Вас бы волки и перебили всех.

– А ты думаешь, чего нас так мало?

Мы оба засмеялись, только Мэрвину-то весело не было. Я не знал, что ему сказать.

– Я верю, – ответил я, наконец, – что хоть что-нибудь в этой ебаной Вселенной должно быть устроено хорошо.

– Ты меня, если что, правда выруби.

– Да с радостью.

К ночи у Ванды завелись клиенты, и мы ретировались. Я подумал, можно уже и домой вернуться. Снова зарядил дождь, и не погуляешь. Можно было б, конечно, к ребятам в теплопункт забиться, да только ехать никуда не хотелось. Ничего не делали, а вымотались вконец.

Мы с Мэрвином брели под дождем, ели мокнущие бургеры, запивая их дождевой водой – только рот открывай.

– Но ты же все еще мой лучший друг?

– Не. Ты мне не нужен. Уходи.

– Серьезно, Боря, послушай.

– Не хочу уже тебя слушать. Я тебе сказал: мне все равно, даже если у тебя бешенство.

– Ты не мудрый. От него и вакцины нет.

Бургер размок совсем, стал противный, я постарался побыстрее запихнуть его в рот, Мэрвина это ужасно рассмешило. И забыл он о печали своей.

В нашей высотке горело уже много-много окон, а мы так продрогли и промокли, что мне было почти все равно, встретим ли мы мисс Гловер.

Впрочем, в такое время она обычно уже спала.

Мы поднимались, обсуждая польско-русскую дружбу вообще и нашу в частности, чего-то друг над другом подтрунивали, и тут все как рукой сняло. Добравшись до последнего этажа, мы увидели Алеся. Он стоял на лестничной клетке, курил, глядя куда-то вверх, на рассеянный свет от люминесцентной лампы.

Так мы и остановились, глядя на него.

– Ты что тут делаешь?

Он мог бы сказать «вас жду» или еще что-нибудь такое. Я бы, наверное, так сказал. Ой, про какую только ложь не думаем, что она святая.

Алесь поглядел на нас, пожал плечами.

– Да просто.

И так это тупо прозвучало, что во всем мы сразу уверились.

Взгляд у Алеся был беззащитный и спокойный, этот его обычный неземной взгляд, с сумасшедшинкой такой. Это-то меня больше всего и поразило, не изменился он и кем-то другим не стал. Как не случилось ничего.

Мы так и застыли, словно в фильме Тарантино, пялились друг на друга. И я вдруг прорычал:

– Ты чего, сука, человека убил?!

И кинулся на него, и все это показывалось мне чуток с другой сторонки, как на картине, у меня угол зрения будто бы сдвинулся. Дрались мы, может, минут пять, исступленно, зло, и хоть это скорее я Алеся бил, не сказать, что он был агнец безответный.

Мэрвин и разнять нас не пытался. Стоял, должно быть, да пялился, может, ставки делал, а может, ни о чем не думал.

Так оно, наверное, и полагается в глубоком шоке – ни о чем не думать.

Потом Алесь исчез, и я долбанулся об пол, нос себе разбил.

– Сука!

– Боря!

– Сука, я знаю, что ты здесь! Я про тебя все запомнил!

Я утирал кровь, а она все хлестала и хлестала, как будто мне отец вмазал. Я и не думал о том, дома он или нет, выйдет ли на шум. Голос мой таким сумасшедшим эхо отдавался в подъезде.

– Серьезно? Думаешь, дело хорошее сделал? Думаешь, можешь собой гордиться?!

Мэрвин положил руку мне на плечо, ощутимо сжал.

– Боря, успокойся-ка. Не ори так.

– Выходи, мразь!

– Боря!

Свет в подъезде мерцал, от маленького, темного окна несся цокот разгулявшегося дождя, цифра «15» была заляпана пепельными кружочками. Вот где я оказался этой ночью, и вот кем я был. Кровь моя кап-кап-кап прямо на пол, а я и не думал, что надо ее как-нибудь остановить.

– Слушай, Боря, он ушел небось!

– Ушел небось!

– Я тоже злюсь, но…

Он хотел сказать «что мы можем с этим поделать», но я вдруг подумал, а что мы вообще можем-то? Алеся не было, и все следы как хуем смело. Я принялся колотить дверь мисс Гловер. Я думал, она никогда не откроет, а Мэрвин прыгал рядом со мной со всеми этими:

– Успокойся, давай с тобой успокоимся!

И:

– Я понимаю, тебе обидно, мне тоже ужасно обидно!