Terra Nipponica: Среда обитания и среда воображения

Сочинения Нисикава прочли далеко не все японцы. Поэтому и значительно позже появления его работ все равно оставались «маловеры», которых продолжали смущать малые (или якобы малые) размеры Японии. Представитель «национальной школы» Мотоори Норинага отвечал им: хотя и в Японии есть люди, которые поддались логике иноземцев и считают свою родину крошечной страной, но на самом деле, достойна ли уважения та или иная страна, не зависит от ее размеров. Вместо обширности территории страны Мотоори Норинага предлагает оценивать ее качества по плотности населения и доле обрабатываемой земли по отношению ко всей территории. И по этим показателям Япония, по его мнению, относится к числу очень больших стран. «Разве какая другая страна может сравниться с нами по плодородию, доблести, мужеству, силе?»[369] Мотоори Норинага писал и о том, что Япония с древности именовалась страной «восьми больших островов» и термин «остров», который обычно понимают как нечто «маленькое», вовсе не предполагает малости размеров территории[370]. В другой своей работе он с раздражением отмечал, что в иноземных странах «совершенно необоснованно считают Японию лишь небольшим островком где-то далеко за морями»[371]. Таким образом, и конфуцианец Нисикава, и яростный поборник синто Мотоори Норинага мыслили в одном направлении, хотя аргументация каждого и отличалась своеобразием.

Хирата Ацутанэ был верным учеником Мотоори Норинага. Он вторил своему учителю, говоря, что размер не имеет отношения к «качеству» того или иного предмета: ведь драгоценный камушек уступает величиной скале, а человек – волу или лошади, но это вовсе не означает, что скала или лошадь лучше качеством. Далее Хирата Ацутанэ использует свои европейские географические знания для подтверждения своих рассуждений: «Если взглянуть на карту мира, то на Южном полюсе есть огромная страна, составляющая треть площади всех остальных стран, сложенных вместе. Но там никто не живет и ничего не растет. Если бы размером страны определялось, хорошая она или плохая, эту страну на Южном полюсе, несомненно, следовало бы считать хорошей»[372].

Высокая степень оседлости японцев, привязанность к своей земле, любовь к ней, оптимистический сердечный настрой эпохи Токугава провоцировали ход мыслей, при котором любое свойство этой земли осмыслялось как благоприятное для формирования характера ее обитателей. Следом за Нисикава Дзёкэн Хирата Ацутанэ в последнем свитке «Кодо дайи» («Великий смысл Пути древности») писал о срединном (умеренном) и благоприятном для проживания климате Японии. В то же самое время, указывал он, в стране множество крутых гор, которые заставляют крестьян «страдать» (т. е. горы делают жизнь крестьянина труднее). Однако эти страдания закаляют душу и тело, заставляют упорно трудиться и уберегают от лености, свойственной обитателям южных стран. Этот труд приносит прекрасные результаты, в результате чего Япония обеспечена всем необходимым.

Идеи Хирата развил ученый Сато Нобухиро (1769–1850), который говорил, что из-за плохого и холодного климата европейцы испытывают недостаток в продовольствии, вынуждены строить флот и заниматься заморской торговлей. Что до Японии, то сильные холода и жара там чрезвычайно редки. И поэтому именно Япония, являющаяся «срединной» по климату, является образцовой страной, примером для всего мира, предназначение ее состоит в том, чтобы повелевать миром[373].

Свойственная конфуцианству концепция умеренности как чаемого идеала господствовала в Японии периода Токугава. Она распространялась на борьбу с роскошью и бедностью, она формировала поведение человека (осуждались внешние проявления любых эмоций, что расценивалось как недостаток самоконтроля). Сказывалась она и на восприятии собственной страны – не большой и не маленькой, и на климате – не холодном, но и не жарком. В этом отношении показательна полемика, развернувшаяся вокруг фундаментального исторического труда, получившего название «Истории великой Японии» («Дайнихонси»), составлявшегося в княжестве Мито. Конфуцианец Фудзита Юкоку (1774–1826) решительно возражал против именования страны «великой», находя его совершенно неподходящим[374]. В основе его рассуждений лежит констатация почти полного отсутствия исторических прецедентов для такого именования, но нам важен и тот факт, что этот государственник, который в другом труде именует землю Японии обширной, а ее население многочисленным, выступал против величания Японии «великой» – поскольку только среднее по размеру может считаться по-настоящему хорошим[375].