С Володей Орловым также не всё обстояло гладко: на него положила глаз здоровенная Аня – тоже пациентка Дома инвалидов, глядя на которую, никто не мог взять в толк, в чём заключается её инвалидность. Из двух тысяч человек, населяющих Колычёво (с социальным учреждением), лишь три мужика были выше неё, а по мощи сложения никто, кроме Тамары Калининой с ней сравниться не мог, причём юная могучая жена Саши Калинина, привезённая им с Азовского побережья, уступала в росте Ане почти на голову. Володя робел в её присутствии – мешал совершенно не уместный в данных обстоятельствах излишек интеллигентности, которую ему удалось сохранить до конца своих дней. Оба они посидели с сталинских лагерях, только Володя так и остался Укропом Помидоровичем, Анна же вышла после трехлетней отсидки форменной хабалкой…
Воскресным утром начала декабря, мать Марии заприметила идущего к чайной Толю и окликнула его. Чайная, вмещающая человек пятьдесят, а то и больше, располагалась напротив дома семьи библиотекарши. В конце шестидесятых годов 20 века эти питейные заведения, в которых пили отнюдь не чай (хотя и такое иногда случалось), повсеместно исчезли, а вместо них возникли удобные забегаловки и пивнушки.
Галантный, по деревенским меркам, морячок деликатно осведомился у старушки, что за дело у неё к нему. Та охотно объяснила:
Больные дрова доколоть не смогли, двенадцать сучковатых чурбаков одолеть не сумели. С сентября так и валяются. Ты уж, милок, подсоби, а четвертинка за мной.
Толя глянул за угол дома: у сарая, хаотично разбросанные, мокли в смеси сырого снега с дворовой грязью истерзанные сучлявые обрубки. Он скептически оценил, что станет с его почти новой формой и обещал заглянуть после обеда.
Стоит пояснить, что практически у каждой семьи в деревне имелся приходящий помощник, а то и не один, из инвалидного контингента. За десятилетие после войны, поступили сотни умственно отсталых, или свихнувшихся умом. Их широко использовали как на подсобном хозяйстве, так и на личном подворье. Попадались среди них экземпляры, даже выдающиеся. Например: шахматисты, глядя на игру которых, отвисала челюсть от удивления, математики, музыканты, даже филологи-лингвисты. Настоящих работяг очень ценили, но их можно было перечислить по пальцам: агроном, пара конюхов, бывший лесоруб, здоровенный геолог и один свихнувшийся тракторист…
Толя явился через час, одетый соответствующим образом – выцветшие, пузырящиеся на коленях штаны, полудраный ватник и старые валенки с галошами. Он скептически оглядел колун с выщербленной и расшатанной ручкой, исчез на пару часов и вернулся со свеженасаженной новой.
Короток декабрьский день. Когда работа была завершена и начало смеркаться, трудяга морячок сидел в чём пришёл за накрытым столом, только что без ватника, а Мария распекала дочь-первоклассницу за стащенную из дома губную помаду, в дверь вежливо постучал и вошёл Володя Орлов. Он удивлённо посмотрел на неряшливо одетого дембеля, потом, вопросительно на Марию Петровну:
– Что тут делает молодой человек?
За неё неожиданно ответила мать:
– Он что надо делает, а вот ты что здесь делаешь – непонятно. Иди, милок, в свою палату, не мешайся под ногами.
Уязвленный Володя заапеллировал:
– Мария Петровна, уймите мамашу, пока я дерзостей ей не наговорил.
– А ты кто такой, жердяй? – Толя влез в разговор, жуя груздь.
Восьмилетняя Люба, стоящая с матерью около грубовато сделанных полок с книгами, громко прошептала:
– Мам, они не подерутся?
– Вот ещё – ответила Мария уверенным тоном, хотя ничего, кроме растерянности не испытывала.
Толя Марков приподнялся из-за стола:
– Нет, малышка, драться никто не будет. Я его так за дверь выставлю.
Он спокойно подошел к оппоненту, оказавшемуся на целую голову выше него, ловко вывернул правую руку интеллигента и стал подталкивать его к выходу.
– Мария Петровна! Не позволяйте этому хаму изуверить! – Володя, с надеждой повернулся к библиотекарше, но был моментально выпихнут на улицу.
– Вот молодец паренёк, в таком бы зяте я души не чаяла – похвалила старуха.
Мария, с удивленной одобрительностью, молча и долго глядела на сноровистого молодого человека, а тот растерянно спросил:
– Каким словом обругал меня длинный инвалид? Я что-то не понял совсем.
Библиотекарша слегка улыбнулась:
– По-моему, слова изуверить нет в русском языке. Скорее всего, это производное от изувера.
– Ну гад, он ещё и к фашистам меня приравнял. Сейчас догоню его, хоть пинка дам.
– Не надо дядя Толя, – пискнула из угла Люба – пусть убегает, а драться – нехорошо. Ты лучше поешь – вон сколько всего осталось…
Сообразительная бабуля засобиралась в гости к старшей дочери:
– Пойдём Любочка к тёте Клаве, пока ночь не настала, с сестрёнкой поиграешь.
– С Люськой не вожусь, а со Светой с удовольствием.
…После продолжительного, страстного поцелуя, Мария спросила, тяжело дыша:
– И как теперь быть?
– Там видно будет.
– Что значит видно будет? Ты, как моряк – вперёдсмотрящий, должен с курса не сбиваться.
– Я больше по трюмам – вздохнул Толя и полез под юбку, – главное, чтобы механизм в исправности был.
– Он у тебя в исправности?