Читаем Терра политикана полностью

С Володей Орловым также не всё обстояло гладко: на него положила глаз здоровенная Аня – тоже пациентка Дома инвалидов, глядя на которую, никто не мог взять в толк, в чём заключается её инвалидность. Из двух тысяч человек, населяющих Колычёво (с социальным учреждением), лишь три мужика были выше неё, а по мощи сложения никто, кроме Тамары Калининой с ней сравниться не мог, причём юная могучая жена Саши Калинина, привезённая им с Азовского побережья, уступала в росте Ане почти на голову. Володя робел в её присутствии – мешал совершенно не уместный в данных обстоятельствах излишек интеллигентности, которую ему удалось сохранить до конца своих дней. Оба они посидели с сталинских лагерях, только Володя так и остался Укропом Помидоровичем, Анна же вышла после трехлетней отсидки форменной хабалкой…

Воскресным утром начала декабря, мать Марии заприметила идущего к чайной Толю и окликнула его. Чайная, вмещающая человек пятьдесят, а то и больше, располагалась напротив дома семьи библиотекарши. В конце шестидесятых годов 20 века эти питейные заведения, в которых пили отнюдь не чай (хотя и такое иногда случалось), повсеместно исчезли, а вместо них возникли удобные забегаловки и пивнушки.

Галантный, по деревенским меркам, морячок деликатно осведомился у старушки, что за дело у неё к нему. Та охотно объяснила:

Больные дрова доколоть не смогли, двенадцать сучковатых чурбаков одолеть не сумели. С сентября так и валяются. Ты уж, милок, подсоби, а четвертинка за мной.

Толя глянул за угол дома: у сарая, хаотично разбросанные, мокли в смеси сырого снега с дворовой грязью истерзанные сучлявые обрубки. Он скептически оценил, что станет с его почти новой формой и обещал заглянуть после обеда.

Стоит пояснить, что практически у каждой семьи в деревне имелся приходящий помощник, а то и не один, из инвалидного контингента. За десятилетие после войны, поступили сотни умственно отсталых, или свихнувшихся умом. Их широко использовали как на подсобном хозяйстве, так и на личном подворье. Попадались среди них экземпляры, даже выдающиеся. Например: шахматисты, глядя на игру которых, отвисала челюсть от удивления, математики, музыканты, даже филологи-лингвисты. Настоящих работяг очень ценили, но их можно было перечислить по пальцам: агроном, пара конюхов, бывший лесоруб, здоровенный геолог и один свихнувшийся тракторист…

Толя явился через час, одетый соответствующим образом – выцветшие, пузырящиеся на коленях штаны, полудраный ватник и старые валенки с галошами. Он скептически оглядел колун с выщербленной и расшатанной ручкой, исчез на пару часов и вернулся со свеженасаженной новой.

Короток декабрьский день. Когда работа была завершена и начало смеркаться, трудяга морячок сидел в чём пришёл за накрытым столом, только что без ватника, а Мария распекала дочь-первоклассницу за стащенную из дома губную помаду, в дверь вежливо постучал и вошёл Володя Орлов. Он удивлённо посмотрел на неряшливо одетого дембеля, потом, вопросительно на Марию Петровну:

– Что тут делает молодой человек?

За неё неожиданно ответила мать:

– Он что надо делает, а вот ты что здесь делаешь – непонятно. Иди, милок, в свою палату, не мешайся под ногами.

Уязвленный Володя заапеллировал:

– Мария Петровна, уймите мамашу, пока я дерзостей ей не наговорил.

– А ты кто такой, жердяй? – Толя влез в разговор, жуя груздь.

Восьмилетняя Люба, стоящая с матерью около грубовато сделанных полок с книгами, громко прошептала:

– Мам, они не подерутся?

– Вот ещё – ответила Мария уверенным тоном, хотя ничего, кроме растерянности не испытывала.

Толя Марков приподнялся из-за стола:

– Нет, малышка, драться никто не будет. Я его так за дверь выставлю.

Он спокойно подошел к оппоненту, оказавшемуся на целую голову выше него, ловко вывернул правую руку интеллигента и стал подталкивать его к выходу.

– Мария Петровна! Не позволяйте этому хаму изуверить! – Володя, с надеждой повернулся к библиотекарше, но был моментально выпихнут на улицу.

– Вот молодец паренёк, в таком бы зяте я души не чаяла – похвалила старуха.

Мария, с удивленной одобрительностью, молча и долго глядела на сноровистого молодого человека, а тот растерянно спросил:

– Каким словом обругал меня длинный инвалид? Я что-то не понял совсем.

Библиотекарша слегка улыбнулась:

– По-моему, слова изуверить нет в русском языке. Скорее всего, это производное от изувера.

– Ну гад, он ещё и к фашистам меня приравнял. Сейчас догоню его, хоть пинка дам.

– Не надо дядя Толя, – пискнула из угла Люба – пусть убегает, а драться – нехорошо. Ты лучше поешь – вон сколько всего осталось…

Сообразительная бабуля засобиралась в гости к старшей дочери:

– Пойдём Любочка к тёте Клаве, пока ночь не настала, с сестрёнкой поиграешь.

– С Люськой не вожусь, а со Светой с удовольствием.

…После продолжительного, страстного поцелуя, Мария спросила, тяжело дыша:

– И как теперь быть?

– Там видно будет.

– Что значит видно будет? Ты, как моряк – вперёдсмотрящий, должен с курса не сбиваться.

– Я больше по трюмам – вздохнул Толя и полез под юбку, – главное, чтобы механизм в исправности был.

– Он у тебя в исправности?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века