Терра политикана

Из Москвы приходили циркуляры и указания о поддержании оптимизма у подчинённых. И действительно, ряд послаблений позволил этому оптимизму появиться. Колхозам стали списывать долги. Траур не перерос в праздник, но положительная динамика наметилась…

Старый фруктовый сад около больницы ликвидировали, отдав землю под индивидуальные огороды, зато заложили два новых – огромный, на подсобном хозяйстве интерната и поменьше – рядом со школой.

У Георгия будто приоткрылись глаза: он только сейчас оценил убогость низеньких домишек, крытых дранкой, ветхость кривых заборов из осиновых, преимущественно, колышков… Под его воздействием, молодой кузнец и пилорамщик в одном лице, низенький Костя Таракан развил бурную деятельность по обеспечению местного населения пиломатериалом – тесом, досками, брусом и штакетником, не без личной выгоды.

Если прежде штакетниковые ограды имели председатель сельсовета, да директор школы, то теперь ещё пятеро деревенских прыщиков, как именовали местные непосредственных начальников, поддались новым веяниям и поставили вдоль фасадов домов модные заборчики.

Мать Марии Петровны, как ей казалось, предусмотрительно бурчала:

– Не выбивайтесь вы вперёд из рядов. Ну как снова раскулачивать станут? И книжки ваши ещё… Соседка Клава уж на что богобоязненная была, в монастырских послушницах ходила, а книжек нагляделась – и бога забыла, песни революционные запела… Надысь на Троицу срамные стихи читала мужу:

Пьяненькая роженька

Милый мой Серёженька.

Вот книжки до чего доводят! Позор один. Сам Бурмистров только ухмылялся, зато жена его с вызывающим задором ответила матери:

– Да я не хуже тёти Клавы могу. Вот слушай:

Не любит разных оргий

Мой мужик – Георгий.

– Свят, свят, свят, прости господи дуру грешную – забормотала родительница и обиженно сузив губы, скрылась в избе.

Получилось, конечно, случайно, но она накаркала: пожарник скоро помер, а, Клавдия Кузьминична превратилась из рьяной комсомолки, а, потом коммунистки, агитаторши и бузотёрки, в притихшую и рассудительную поборницу бога. Более тридцати пяти лет после этого, вплоть до 1990-го года, до потери зрения, она заменяла священника (?), проводя молебны, отпевание покойников и службы на религиозные праздники (времена были безпоповские). Да ладно бы только соседка. Когда началась целинная эпопея, здоровье Георгия, не обременённого тяжелым физическим трудом, сильно пошатнулось. Казалось бы, красавец мужчина, молодой, энергичный… Трудно сказать, война ли тому причина, с тремя капитанскими ранениями, или наследственные болезни, но менее чем через полгода его не стало. Жизнь отмерила ему лишь 31 полный год…

Удар был страшен своей неожиданностью. Прожитые с мужем восемь лет, счастливо прожитые, промчались столь незаметно, что Мария Петровна растерянно думала: «Почему так скоро закончилась семейная жизнь? Зв что, за какие грехи прервалась идиллия?»

Сказки с добренькими концами в жизни реальной встречаются редко. Не стану следовать чарующим советам нимфы Мнемозины, а, по подсказке Клио опишу последующие события с максимальным приближением к действительности.

Стряхнув оцепенение первых часов, деловитая и бойкая библиотекарша поспешила к соседу – председателю сельского совета, с предложением похоронить мужа в парке, где стоял единственный в деревне памятник, под которым были погребены известные волостные революционные деятели – жертвы коллективизации – Катя Цветкова и Александр Лепилин. Франц Чермак, грешным делом, готовил это место для себя и, увиливая от прямого ответа, пообещал:

– Вопрос серьёзный, я не могу решить его в одиночку. Завтра соберём партийцев и взвешенно обсудим с товарищами…

Мария кинулась к своему начальнику – полковнику Градову. Тот заявил, что обеими руками за, но вопрос за пределами его компетенции, а вот на собрании коммунистов поддержит предложение вдовы.

Получилось так, что никакого внеочередного партийного собрания проводить не стали. Собрали партбюро местной ячейки. Демагог Чермак, узурпировавший власть у партийного секретаря, новичка – соглашателя, задымляя Марию Петровну папиросами «Казбек», которые не вынимал изо рта, нервно прикуривая новую от предыдущей, выпуская дым, отрывисто бросал с неискоренимым австрийским акцентом:

– Перед нами стоит серьёзнейший вопрос: член бюро, старейшая активистка, человек, о заслугах которого говорить присутствующим нет необходимости, Клавдия Кузьминична, назвать её товарищем не поворачивается язык, скатилась на религиозные позиции.

Присутству3ющие озадачились: вроде бы пришли решать другой вопрос, к чему он клонит?

Волостной глава продолжал:

– Будем поднимать вопрос перед бюро райкома об исключении из рядов…

Пузатенький добряк Пучков попытался напомнить:

– Товарищ Чермак, мы, кажется, о месте захоронения мужа Марии Петровны должны решать?

– Нет, товарищи, вижу, я, ничего вы не поняли. В данном случае вопрос несвоевременный. На нашу партийную организацию – одну из крупнейших в районе, легла тень позора. Не хватает только скандала с непродуманным захоронением…