Терра политикана

Так вот, тепличные пусть ужаснуться: в то время рожали много, а насчёт послаблений – разрешали бегать домой кормить грудью…

Сестра Марии – Клавдия, к тому времени также обзавелась ребёнком. Мало того, сёстры рассорились до конца жизни, но это произошло чуть раньше.

Юная семейная пара наслаждалась брачным счастьем уже недели полторы, когда старшая сестра робко объявила о попытке замужества.

– Притащить в дом еле ходящего инвалида?

Ты с ума сошла Кланя! От него прока никакого, одна обуза – бушевала Маша – Неужели нормального найти не смогла?

Мать вздыхала, возясь с чугунками в печи, не вмешиваясь, Ольга отмалчивалась, сердясь на разошедшуюся певунью, а жертва скандала, сидя у окошка и покусывая край платка, вяло отвечала:

– Где их найдёшь теперь здоровых? А Степа – хороший человек. Время пройдёт, ноги, глядишь и заживут. Проживём как-нибудь.

– Как же, держи карман шире, так он тебе и выздоровел. Ноги его в доме не будет!

– Что ты распоряжаешься как хозяйка?

– Потому распоряжаюсь, что поумнее других. Тебе же дуре добра желаю. Спасибо ещё скажешь, небось.

Клава медленно повернула голову в сторону капризной буянки:

– Поздно…

Мария подскочила, как ужаленная, поняв смысл сказанного:

– Ты что… уже?

– Уже, уже.

– Георгий! – Мария бегом устремилась на террасу.

Новоявленный муж на первых порах, деликатно выходил покурить, дабы не портить в доме воздух.

Разговор со Степаном состоялся на деревянном мосту. Георгий важно вышагивал на работу, а на встречу ему плелись будущий муж Клавы с юным, но могучим инвалидом Митькой Ряжновым. Зам директора остановился, не очень уверенно пытаясь изобразить на лице презрительное выражение:

– Комо грядеши, вшивый?

Степан ответил с нецензурным возмущением, а молодой попутчик предложил скинуть «важного павлина» с моста.

Через три минуты, конфликт, совершенно не нужный начальнику средней руки, был разрешён компромиссом. К седьмому ноября, Клавдия со Степаном получили комнату в бараке, площадью 10 квадратных метров, а, считая печку, только девять. Степан сыграет большую роль в производстве на свет троих детей, но об этом позже…

Если двигаться от Егорьевска по старому почтовому тракту в сторону Рязани, т.е. на юг, с левой стороны, между улицей Перспективной и мостом, стояли четыре добротных дома, принадлежащих людям волостного масштаба. В третьем по счёту, как раз и проживала Мария с мужем. Четвёртый дом занимала семья легендарного Франца Чёрмака, – старого большевика, бывшего австрийского подданного и военнопленного Первой Мировой, установителя и насаждателя советской власти в уезде, вовремя слинявшего на должность председателя сельсовета, что позволило ему уцелеть в репрессиях тридцатых годов и дотянуть на перворазрядном деревенском посту до смерти, наступившей в 1967 году.

В первом доме, точнее домище, барствовала семья директора школы Виктора Васильевича Сарычева, привезшего с фронта жену – медичку. Их жилплощадь долгие годы оставалась непревзойдённой – одних печей насчитывалось пять, а с фасада, дом имел семь окон, из общих пятнадцати, чем выгодно отличался от второго, принадлежащего бывшему начальнику волостной милиции (была на заре советской власти такая должность), впоследствии переброшенного на престижную работу местного пожарного. Пожарник этот целыми днями торчал на колокольне, высматривая опасные возгорания и время от времени деревенские обитатели слушали его истошный крик:

– Матушка! Ставь самовар, я иду!

В случае пожара орать было не нужно -колокола возвещали дурную весть громче человеческого голоса…

Коренной, да ещё в добавок, древний обитатель Колычёва, непременно упрекнёт: «Что-то автор привирает – домов то пять, а не четыре». Резонно возражаю: в пятом по счёту, доме, у самого моста, менее чем в пятидесяти метрах от угловой башни бывшего монастыря, приспособленной под мертвецкую Дома инвалидов, проживал Гаврила, а уж он точно не относился к деревенской знати советского периода. Более того, он устойчиво считался «бывшим», т.е. имевшим в царское время определенный вес. Местная молва, до самой смерти в конце семидесятых годов 20 века, приписывала ему одну из главных ролей в исчезновении монастырских сокровищ, перед их конфискацией в 1918 году.

К чему здесь Гаврила? К тому, что он держал корову, а местные бонзы не опускались до такой низости.

В 1948 году, когда дочери исполнился годик, Георгий, пошепчась с женой, объявил на общесемейном совете о желании избавится от животины, требующей постоянного присмотра и хлопот с заготовкой сена. Мать возражала робко, Ольга – настойчиво. Но их сопротивление было сломлено.

В стране разгорелась борьба с космополитами. Зощенко и Ахматову уже травили, а Мария не знала, что делать с книгами некогда популярных авторов. Муж её успокоил:

– Не надо их выбрасывать, или сжигать. Если подойти к вопросу серьёзно – половина библиотеки подлежит уничтожению…