Терракотовые дни

— Нет, он сегодня раздолбал шарашку Васьки Нищего.

— Васька всегда был дураком. А Бойко — умным. Прошу этого не забывать. Господа…

* * *

А кинотеатрах опять крутили кино. Фильмы шли все больше про вождя — самого человечного, мудрого, любимого. Совсем бы казалось, что ничего не поменялось, но с экрана смотрело совсем иное лицо. Чужое лицо и усы какие-то непонятные — у нас таких не носят, и пробор не в ту сторону.

Посмотрев фильм, люди выходили на улицу Хорста Весселя — Horst Wessel strasse, бывший Николаевский спуск, бывший проспект Ленина.

Злые языки утверждали, что центральную улицу хотели назвать в честь вождя, как и во всех городах. Но решили, что улица уж слишком страшненькая для такого имени.

А языки добрые то ли молчали, то ли не осталось таковых уже в городе. Скорей, последнее.

Колокола пяти церквей звали на вечернюю. Странное дело — народ опять стал религиозным. Крестился, ходил на службы, казалось, еще немного и появятся в городе староверческие бородатые мужики.

На столбах появились объявления, немыслимые и месяц назад: «Изгоняю демонов. Далеко. Надолго. Недорого». И странно — шли дела и у подобных дельцов: их посетители все чаще жаловались на соседей, на сноху, на бесов и никогда на немцев. Оно и понятно — бесы то ли есть, то ли нет, а немцы — вот они…

На тумбе ветер трепал неизвестно как попавший сюда довоенный немецкий плакат, который призывал покупать облигации «Народного автомобиля». Возле банка на стоянке стояло три машины — один BMW и два «Опеля». На втором этаже здания, над операционным залом, управляющий филиала по телефону диктовал сводку за день.

* * *

Прошло почти шестьдесят лет. Праздновали День Победы. Люди поздравляли друг друга с «праздничком», клялись в ненависти к обращенным в прах временем захватчикам. А на стоянке перед банком стояло три машины — и опять BMW и два «Опеля». На месте тумбы стоял рекламный стенд — с него призывали покупать «Volkswagen». Можно в рассрочку.

Глядя на это из окна своего кабинета, директор банка достал из кармана мобильный телефон и набрал номер. В Берлине кто-то поднял трубку.

Терракотовые дни

Странное дело — Бойко будто переставал чувствовать боль.

Под коленом появился синяк, огромный, в цветах темных, зловещих, но где он его получил — не мог вспомнить.

Вчера, зажигая лампу, на ладони обнаружил две глубокие царапины — кровь уже свернулась и не пачкалась. Лишь когда стал промывать рану — легко защипало.

Но отчего он не мог вспомнить, где и когда он их получил?

Это болезнь или он просто устал?..

Устал, устал, устал…

Даже сны становились спрессованными, обыкновенными. Закрой глаза и попадешь в город, где все улицы знакомы. Но не потому, что это город существует, а оттого, что он снится тебе почти каждую ночь.

К своей работе он испытывал широкую гамму чувств: от волнительной любви в начале своей карьеры, до бессильной злобы, ненависти.

Может, и рад он был бы сменить свой род занятий. Но как иной вор не умеет ничего, кроме как воровать, так и Бойко не знал иной работы, кроме сыскарской.

И в армию пошел добровольцем, чуть не первым. Шел с весельем на душе — хоть какое-то разнообразие.

Но война оказалась не прогулкой, хотя и не рассчитывал он на то. Да вот забыл, совсем забыл, что в августе отпуск намечался, думал поехать в Крым… Или рвануть к друзьям в Харьков. Да куда там — счастлив тот, кто отгулял отпуск до войны, когда теперь отдохнешь?..

Прошло лето, прошел и сентябрь, осень близилась к середине. Хотя осени не чувствовалось.

Погода как для октября месяца стояла просто чудесная. И это не нравилось Бойко больше всего.

Было тепло, солнечно, деревья стояли и думали — а надо ли сбрасывать листву? Желтеть?.. Где-то листья пожелтели, но такие оставались в меньшинстве.

Ударь мороз — все бы осыпалось, но мороза не было. Не было и дождя.

К рыжему цвету осени на этих землях добавлялся еще один оттенок.

Из-за металлургии в этих местах уже с полвека воздух имеет в цвете коричневую нотку.

Немцы хоть пустили печи, но сталь варили совсем в мизерных количествах.

Но странное дело — в атмосфере продолжала висеть эта взвесь, придавая всему коричневый, терракотовый оттенок.

Ему хотелось дождя.

Ливня, который бы смыл весь этот терракот.

А под дождем все дороги правильны.

Банк и магазин

— Так вы мне расскажите историю про того еврея?.. — спросил Ланге.

— Про Циберловича?

— Ну а про кого еще? У нас что, так много общих знакомых-евреев?

Бойко пожал плечами:

— Расскажу… — хотел добавить «чуть позже», но промолчал. Ему просто не хотелось разговаривать.

— Ну так рассказывайте! — не сдавался Ланге. — Да что мне из вас каждое слово клещами тянуть надо!

Бойко еще раз пожал плечами: ну раз так хотите…

— Ну так вот… С пять лет назад у нас появилась довольно паскудная традиция — бороться с врагами народа, страны… Достаточно было одного анонимного доноса, чтоб начались крупные неприятности…

Он замолчал, пытаясь подобрать слова. Ну в самом деле, как объяснить этому немцу, что такое беспредельное шельмование на уровне государства.

Ланге почувствовал его замешательство, кивнул: