Терракотовые дни

— У нас есть одна проблема, — задумчиво проговорил Колесник… — С немцами по банку ходит Бойко. У меня такое чувство, что еврей, который нас навел, перед расстрелом сдал нас с потрохами. Эта система непробиваема.

— Ты пасуешь?..

— Я этого не сказал, но пока вариантов не вижу. Кстати, что там с подкопом?

— Копают.

— Медленно копают! Не могу понять, отчего они такие нерасторопные.

— Ты слишком многое с них требуешь.

— Ни черта подобного — я требую с них то же, что и от себя, — он повертел головой, разминая шею, посмотрел на солнце, прикидывая его остаток пути. — Впрочем, как известно, утро мудреннее всяких… Я пойду спать. Если вдруг кто-то из соседей начнет шуметь и мешать отдыхать, сделай одолжение… Пойди и убей их?.. Хорошо? Оставить пистолет?

— Хорошо… Есть свой…

* * *

В бывшем Доме Колхозника открылся ресторан «Яр», на котором тут же появилась табличка: «Только для немцев». Посетителей там было маловато: старших офицеров в городе стояло не так уж и много.

Младшие офицеры и унтера, то есть публика попроще, те через «хиви»[17] доставали самогон, пили у себя на квартирах, ходили на танцы, в дешевые кабачки.

Крутили романы с местными fraulein, дарили им пустячные подарки: духи и чулки, трофеи с прошлой, французской компании, отрезы парашютного шелка.

Это противоречило расовой теории, но командиры смотрели на это сквозь пальцы: летчики, парни молодые, и так работают на износ.

Не так давно самолет одного роттенфюрера без видимых причин отвалил из строя и врезался в землю. Летчик не выбросился с парашютом, с ним не удалось связаться по рации — очевидно, просто не выдержало сердце, умер за ручкой управления.

Стали появляться мелкие магазинчики, вероятно, даже в большем количестве, чем было то нужно населению. Что вы хотите — конкуренция.

Один магазинчик открылся рядом с банком, наискосок через перекресток. Со стены сбили барельеф, навешенный при советской власти. Бойко напряг память, пытаясь вспомнить, что же на нем было, ведь проходил мимо никак не меньше тысячи раз. Но так и не смог вспомнить — то ли отряд какой-то там был организован, пионерский что ли… То ли речь кто-то когда-то какую-то читал.

Теперь, когда барельефа не было, сквозь штукатурку проступала реклама магазина, который раньше был в этом здании. Торговать, по-видимому, собирались в нем никак не меньше века, поэтому и свою деятельность обозначили в камне. Старорежимным шрифтом, через «ять» клиентов зазывали шить костюмы из тканей английских, французских, польских, наконец.

Но новый хозяин не спешил восстанавливать былое. Его магазин должен был продавать совсем иной товар. Это было видно без всяких вывесок — лучше всякой рекламы его выдавал запах.

Из дверей магазина невыносимо вкусно пахло сдобой.

После дня работы в банке Ланге и Бойко были голодны — в обед к банку привозили полевую кухню, кормили сытно, но убого.

Ланге тут же завернул в магазин. Торговали здесь все больше бакалеей: крупой, мукой, сахаром, но был отдел с готовыми продуктами. Ланге купил буханку хлеба, дюжину булочек, колечко колбасы.

Одну булочку он тут же начал есть сам, вторую подал Бойко:

— Кусайте.

Пока лавочник отсчитывал сдачу, Ланге спросил у Владимира:

— Как вы думаете, какого цвета прилавки в барах и магазинах в Европе?

Бойко украдкой взглянул на прилавок:

— Вероятно коричневые…

— А вот и нет… Часто цвет прилавка подбирают под цвет монеты, которую чеканят в государстве. Сдачу лавочник дать обязан, а вот если она сливается с прилавком, ее может не заметить клиент.

Прямо через лавку рабочий прокатил тележку с желтой глиной.

— Что-то копаете?.. — спросил Бойко.

— Да, — махнул рукой хозяин лавки. — У дома совершенно нет подвала, а нам он нужен. Холодильник там сделаем, погребок для вина. Да и опять же — бомбардировки. Подальше положишь — поближе возьмешь.

— Никогда не мог понять смысл этой поговорки, — вмешался Ланге, — значит ли это, что без присмотра вещь может переползти?

— Нет. Это значит, что если вещь не спрятать, ее украдут, — пояснил Владимир.

— А… Ну насчет этого можете не беспокоиться! Мы с другом — сыщики. И гарантируем, что этот район будет под особым надзором. Вам нечего бояться.

— Ну дай-то Бог, дай-то Бог…

* * *

А утром Колесник проснулся со свежей головой.

Вышел в зал.

— Ну что, — спросил Либин, — что-то придумал.

— Да, придумал. Надо звать Великого Гуся. Этот уж точно что-то придумает…

Самолет

Ночью над аэродромом опять загудел самолет.

Шел высоко, двигатель работал громко, ровно и на малых оборотах.

Для острастки зенитчики шарахнули в небо пару снарядов, разбудили всех собак в округе, но, разумеется, промазали — небо было затянуто низкими облаками.

Пилот, услышав выстрелы, удовлетворенно кивнул: вот и сориентировался. Аэродром под ним, значит, город к югу или к юго-востоку. Пилот развернул самолет на северо-запад.

Хоть и управлял он летающим гробом, но свое дело знал крепко.

Хотелось спать, и вместо слов просто кивнул пассажиру: пошел.

Парашютист же был взвинчен близкой опасностью и кофе. Но этого не выдал, лишь у самого люка бросил салют: мол, счастливо оставаться.

И шагнул в пустоту.