Терракотовые сестры

– Сколько тебе сейчас лет? Двадцать три? Двадцать пять? Мне – сорок, и сколько я себя помню, всегда была везде чужой. В моем возрасте женщины уже не задаются вопросом «кто я и зачем?». Это удел мужчин. Мы решили для себя его в юности. Или бросили решать, найдя утешение в делах, которых всегда полно. И то, что ты, как и все вокруг, исчезнешь, растворишься в реке времени бесследно, словно и не было тебя никогда, воспринимаешь как краткую передышку от вечной суеты. И такая покорность всегда меня бесила! Клокотала внутри, спрятанная за многолетней выучкой держать себя в руках. Мама говорила, что это чужая, отцовская кровь играет, и советовала не вставать на пути колеса судьбы. Но здесь я дышу полной грудью. Здесь, похоже, тот мир, где моя смешанная кровь раздвигает границы, а не препятствует в пути. И здесь я чувствую себя нужной, по-настоящему нужной не только в масштабах одного домашнего хозяйства. Я могу и понимаю, как помогать, помощь моя востребована. Мне здесь хорошо. Я – часть этого порядка вещей. Понимаешь?

Казакова даже замерла, стараясь не дышать, не спугнуть неловким движением или словом.

– Если чувствуешь то же – оставайся, сестра. Вдвоем нам будет легче добраться до главного открытого межмирового перехода. Не знаю точно, но чувствую: мое место – там. Приду на странные пустынные берега, придет за мною и понимание. И я даю слово, клянусь своей кровью, что ничья тень не пробежит между нами. Ничья душа, ничье тело, ни живое, ни мертвое, ни человек, ни дух, – Мэй резанула ладонь о каменное лезвие. Кровь потекла по его краю, а затем поднялась в воздух, как в невесомости. Темная бусина повисла у девушки перед глазами.

– Нет, – сказала Маша, – я хочу домой. Жить в сказке – не мое. Лучше приходить в гости к сестре, а ночевать – дома. Дойдешь до перехода – забегай. – Улыбка разрядила напряжение момента, и Мэй улыбнулась в ответ. Темно-красная бусина подплыла к Казаковой и граненой подвеской повисла на соляном ожерелье.

– Меч возьми и беги быстрей к соленому озеру, пока не вернулся наш мертвый провожатый, я сама с ним справлюсь, если что, – напутствовала китаянка. – Найди свой мир или вернись в него. Соль – наш семейный переход, сестренка!

– А ты как же?

– Не волнуйся, я не пропаду, – ответила Мэй с материнской нежностью в голосе. Маша уже почти не видела ее лица в сумерках, но хорошо слышала появившиеся родные нотки. – Я же дома.

Мэй подвела Маше коня. Та взобралась без особой радости, но послушно. Уже в седле Казаковой тоже захотелось подарить что-то названой сестре. Но что?

– Не знаю, пригодится или нет, но мне в юрте у давснов видение было, – Маша решила, что знания – лучший подарок, – имя дэва, от которого ты всех спасла. Кайно его зовут. Или звали.

Мэй хлопнула лошадь по шее, и Маша наподдала животному пятками в бока. Чтоб не затягивать сцену прощания.

Воодушевленная тогда, Казакова поехала к озеру. Сейчас же весь ночной разговор казался девушке не слишком убедительным, но выбор сделан.

Маша иногда разлепляла веки, чтоб свериться с направлением. Конус горы Богдо чернел основным ориентиром, темным маяком. Добраться до нее и без объяснений – в воду! Вынырнуть дома. Заодно и теория Мэй проверится практикой. Не получится, значит, неправда все, но хоть поспать в знакомой обстановке у матери Цаган.

Вдруг Казакова осеклась: гора не возвышалась конусом. И даже больше: она не стояла неподвижно.

Громадина горы зашевелилась. Мощный каменный склон просел и стал разворачиваться, ссыпая с себя каменную крошку. Осколки камней размером с кулак полетели в Казакову. Словно змеи из корзины факира, из тела глыбы полезли толстые шеи. Каждая из них венчалась круглой плоской головой, похожей на змеиную, а одна – как череп лошади в синеватом пламени, охватывающем ее, как воротник шута. Похоже, она была главной: остальные склонялись перед ней, подставляя затылок. Девушка и не пыталась сосчитать головы чудища: их было очень много. «Родственник Змея Горыныча? Как только в головах сам не путается?» – подумалось ей и тут же стало не до размышлений. Монстр вынул из земли корявую когтистую лапу и шагнул вперед. Тут же шеи качнулись, и пара десятков клыкастых морд сделали выпад в Машину сторону. Намерения их были самыми недобрыми.

Пасть каждой головы раскрылась так, что туда влезла бы и лошадь целиком вместе со всадницей. Огромные треугольные зубы, расположенные по кругу всего рта кривым частоколом до самых, наверное, кишок, клацнули в метре от Казаковой. И еще раз, и еще, и еще.

Лошадь вздыбилась и помчалась прочь из последних сил. Но чудище не отставало. Один шаг громадины стоил десяти шагов коня. А за спиной беглянки клацали зубы, как машина выскакивали десятки голодных голов, одни сменяли других. Сбежать не удалось, лошадь упала, и всадница только успела покрепче сжать меч, перелетая через голову. Тут же конь канул в утробе одной из голов. Лошадиный череп возликовал, заклекотав.