Терри Пратчетт. Жизнь со сносками. Официальная биография

Всему находились объяснения. Терри много лет жаловался на высокое давление, и он принимал лекарства, так что любые неприятности со здоровьем всегда можно было списать на это. Просто давление шалит, да? Или таблетки. Он стал хуже печатать – но у него же всегда бывали опечатки, да? И кое-что проливал – но, с другой стороны, Терри и в лучшие времена был до смешного неуклюжим. Для него было обычным делом войти в комнату и что-нибудь опрокинуть – украшение, чашку, стопку книг. Необязательно было даже что-то трогать. В его присутствии с поразительной регулярностью ломались диктофоны журналистов. Во время книжных туров так часто сбоили по ночам пожарные сигнализации в отелях, что мы практически перестали желать друг другу спокойной ночи, когда расходились, и начали говорить: «Ну, до встречи через пару часов на парковке в одних штанах». Мы, веселясь, наделяли его силой разрушения. Как заметить разницу, если он просто снова уронил чашку на пол?

Пару раз он неправильно застегивал рубашку. Однажды утром вошел в Часовню в футболке, надетой наизнанку. В другой раз – и наизнанку, и задом наперед. Но даже тогда это казалось рассеянностью, обычной для него, особенно в период работы над книгой – то есть практически всегда. Одна из проблем любительской диагностики. Забывчивость, витание в облаках, полное отсутствие во время физического присутствия, невнимание к футболкам, пуговицам, неодушевленным предметам и людям… столько признаков раннего Альцгеймера совпадали с признаками истинного писателя.

К тому же все остальное время он был в полном порядке, разве нет?

Но был и день, когда Терри пришел в Часовню и сказал, что слышит в доме шум. Сказал, что это уже испортило ему немало ночей, и он обошел каждую комнату – но так и не нашел источника. Могу ли я помочь поискать?

Я решил, что речь о детекторе дыма, будильнике или еще чем-нибудь – где-то надо заменить батарейку. Мы пошли в дом и постояли на кухне, прислушиваясь.

Терри стоял лицом ко мне, но показывал куда-то себе за спину.

– Слышишь? – спросил он.

Я ничего не слышал.

Мы вышли на лестницу.

– А теперь? – спросил Терри, снова делая неопределенный жест за плечо.

Снова ничего. Мы поднялись на площадку, постояли и прислушались там. Терри теперь и сам засомневался. Он открыл дверь в спальню, мы зашли и постояли внутри.

Снова жест рукой.

Тишина.

Через некоторое время я спросил:

– Терри, как думаешь, возможно, что на самом деле никакого звука нет?

Терри на секунду задумался.

– Да, – сказал он. – Думаю, очень возможно, что его нет.

Мы спустились и вернулись в Часовню.

– Что ж, это было странно, – подытожил я.

– Скажи? – отозвался Терри.

Больше мы о шуме не говорили.

Изменения накапливались понемногу. Болезнь подкрадывалась медленно, а если ты с человеком все время рядом, то, конечно, ничего и не заметишь. Очень часто в глаза бросалось даже не то, что он делал, а его реакция. Однажды, подписывая книгу в магазине, он переставил буквы в имени «Сара». Ну, он же подписывает сотни книг подряд, должно же это время от времени случаться? Но в тот раз перепутанные буквы его явно обеспокоили. Он смотрел на страницу, словно пытался понять, что не так и как это исправить. «Не вижу», – сказал он наконец со странным смешком. Снял очки и протянул мне, и я их протер. После этого он продолжил подписывать книги как ни в чем не бывало. Но момент был странный. Казалось, он говорит это все чаще – он не видит. Или что-то светится на странице. Или на то, на что он смотрит, ложится тень.

А тот случай, когда он задел машиной ворота дома его родителей рядом с Хей-он-Уаем? Он навещал отца, страдавшего от рака поджелудочной железы в последней стадии, а значит, это был 2006‐й – как минимум за полтора года до диагноза. Всего лишь царапина, но он не хотел даже видеть того, что сделал. Просто вышел, запер машину и ушел. Домой приехал на такси, а позже я съездил и забрал слегка пострадавший «Ягуар». И больше Терри за руль не садился. «А если бы это был ребенок на переходе?» – все твердил он, и мне казалось, будто он делает из мухи слона. Подумаешь, всего-то задел столб… Но на следующий же день мы положили его права в конверт и отправили обратно в DVLA. Что ж, Терри никогда и не нравилось водить – может, он только искал повод. Но из-за такой радикальной реакции на мелкую оплошность невозможно не задуматься, оглядываясь назад: не говорила ли в нем подспудная тревога – сгущающееся чувство, будто что-то неладно?

Эти накапливающиеся случаи сперва привели нас к офтальмологу, потом – к врачу общей практики. Это был август 2007‐го, сразу после завершения «Делай деньги!». Я пошел с ним за компанию.

Врач спросила, не замечал ли Терри за собой провалов в памяти.

– Не помню, – сказал Терри.

Барабанная дробь, цимбалы. Он будет выступать всю неделю, приходите.