Территория бреда

– Конечно, дядь, о чем разговор! Ты спас меня от этих ужасных таблеток – я перед тобой в долгу. Говори все, что считаешь нужным. Не держи это в себе и главное – ничего не бойся. Сегодня я твой психолог, и я никому ничего не скажу.

– Хорошо, – несмело отвечаю я, перекладывая из руки в руку книгу, что дала мне Луна. – Когда я был примерно твоего возраста, я матерился, дрался и никого не слушал, как все подростки. Тогда же я начал курить сигареты, «траву» и пить алкоголь. В довольно больших количествах, кстати.

– А я ничего из этого не употребляю. Гадость это все, – перебивает меня Луна, а потом добавляет: – Прости, отец, давай дальше.

– Спасибо. А ты молодец, Луна, что не куришь и не пьешь, – секунд тридцать я раздумываю и продолжаю: – Так вот. Я был обычным буйным подростком, а мама моя – довольно набожной и строгой женщиной. Все мои привычки, по ее мнению, подтверждали незримое присутствие Сатаны в нашей семье. Она сама никогда не пила, не курила и отцу не разрешала. А тут я такой! Она часто говорила, что Бог накажет меня, над чем я откровенно смеялся. А потом они с отцом попали в аварию, и оба погибли, когда мне было восемнадцать. И я остался один. Я и сам не заметил, как бросил пить, курить, встречаться с девушками и ругаться матом. Мне стало все это очень противно. И примерно тогда начались эти припадки, так сказать. Из меня стали вырываться все эти странные выражения, как какая-то грязь или гной из фурункула. Я даже не знаю, откуда они берутся. Это какой-то набор слов, которые я где-то когда-то слышал. Я это не контролирую.

– Слушай, дядь, а может тебе просто надо как следует выпить и матом поорать. Хочешь, парочку песен подскажу, которые помогут тебе «выговориться», – изображает пальцами кавычки Луна и смеется.

Я сижу молча. Мне становится дурно.

– Луна, я могу тебе доверять полностью? – произношу я с трудом, будто выдавливаю остатки загустевшего клея из тюбика. – Просто, есть еще кое-что…

– Конечно, Никита Бенедиктович, вы можете говорить все, что считаете нужным, – обращается ко мне Луна на «вы», как бы показывая, насколько серьезно относится к делу.

– Хорошо, – я прочищаю горло и продолжаю: – Иногда мне кажется, что я того…

Я сбиваюсь и замолкаю, а она спрашивает:

– Псих, что ли?

– Нет, хотя и это тоже. Иногда мне кажется, что я могу интересоваться мальчиками, – отвечаю я с большим трудом.

– А, ты об этом, дядь. Так это вообще не проблема. Я вот и по мальчикам, и по девочкам. В этом нет ничего страшного.

– Нет-нет-нет, – восклицаю я и машу головой из стороны в сторону, даже не осознавая, что Луна так легко призналась в собственной бисексуальности. – Нет, я не такой! И не хочу быть таким! Но иногда мне кажется, что могу… – я снова замолкаю ненадолго, сдерживая желание шипеть.

Я смотрю молча на книгу с отчетливо выделяющимися тремя буквами на обложке «ОКР», будто жду от нее поддержки, как вдруг Луна касается моего плеча и произносит вопросительно:

– Отец?

– Я не знаю, как это объяснить, – со свистом и скрипом в голосе отвечаю я, прочищаю горло и продолжаю: – Вот ты говоришь, что боялась, будто у тебя помутится рассудок, и ты воткнешь себе зубочистку в глаз. А я переживаю, что могу, не желая того, потрогать и поцеловать парня. Я не хочу этого! но боюсь, что такое может быть. И мне это очень неприятно. Я постоянно смотрю на Сашу Маркина, и во мне борются два желания. Первое – это отвращение к мужскому телу, из-за чего мне хочется выгнать ни в чем не повинного паренька из класса. И второе – проверить, нормальный я или все же латентный гей.

– Так и проверь, – спокойно отвечает Луна. – Трахни Маркина. Ему почти шестнадцать, значит, можно. Да и я слышала, что он состоит во многих ЛГБТ сообществах.

– Нет! – кричу я и нервно оглядываюсь по сторонам в надежде, что нас никто не слышит. – Мне дурно даже от этих мыслей.

– Ну это даже хорошо. В твоем случае, по крайней мере, – улыбается Луна. – Когда у меня были проблемы с зубочистками, я боялась даже думать о них. А психолог сказал, что, наоборот, надо думать. В специально отведенное время, будто по заданию, надо было во всей красе представлять, как я себе протыкаю глаз или ухо чем-нибудь острым. Чтобы выработать отвращение к этому процессу. Ощутить его, а не избегать. Прочувствовать, насколько это плохо. Возможно, и тебе нужно сделать то же самое. Просто попробуй представить, как ты шалишь, так сказать, с Маркиным во всех подробностях.

– Но он же мой ученик, – возражаю я.

– Ну и что? В фантазиях это не имеет значения, даже наоборот, только разжигает желание. Я вот иногда представляю Яну, нашу психологиню. А ты, дядь, думаешь о ней? Она явно на тебя запала. Я это сразу вижу.

– Все, ладно. Хватит этих разговоров, – отвечаю я и встаю со скамейки. – Спасибо, Луна, что поделилась со мной этим, и я рад, что у тебя все хорошо. И помни: мы теперь хранители секретов друг друга.

– Могила, – отвечает Луна и подносит указательный палец к губам так, будто просит тишины в библиотеке, а затем прикладывает палец другой руки перпендикулярно первому и получается крест.

– Хорошо, – смеюсь я.