Я запускаю в класс «11 Б». Недавно поменял местами Маркина и Луну. Теперь она сидит на первой парте, а Маркин на последней. Так мне проще не смотреть на него. Я не хочу его видеть. Никогда.
Ребята читают поочередно отрывки из «Старухи Изергиль». А я не могу сосредоточиться. Я думаю о том, как замечательно было бы ввести в школьную программу мою любимую книгу, «Сто лет одиночества» Маркеса. Я разыгрываю диалог говорящих кошек, который планирую задействовать в новом рассказе. Я представляю, как мог бы хорошо провести вечер в компании Яны. Мы бы прыгали на батутах. Я бы залез по канату под самый потолок и сиганул в мягкий плюшевый «бассейн», если бы хватило смелости. Потом мы бы выпили чаю или кофе. Яна могла бы выпить даже алкогольный коктейль.
Я иногда посматриваю на Луну. Кажется, ее скулы уже не так сильно выпирают. Кажется, она немного набрала в весе. Или это свет так падает? Я прошу ее продолжить отрывок, и она начинает быстро и четко читать. Иногда даже слишком быстро. Куда делись сонливость, апатия и медлительность?
Я стараюсь не смотреть на Маркина, но взгляд так и тянется к последним партам. Я вожу глазами от стены до окна, как бы осматривая всех ребят, чтобы не было заметно, что смотрю только на одного. Интересно, о чем он сейчас думает? Чего он хочет? Кого он хочет?
Я встряхиваю головой и из меня вырывается жесткое:
– Головоногие ублюдки!
Класс затихает. Слышны небольшие смешки, но это даже близко не похоже на тот гогот, что обычно сопровождает мои высказывания. Такого они не ожидали. Такого я не ожидал. Такой грязи из меня еще не выходило.
Мне захотелось помыться, как после туалета, но в то же время мне стало немного легче. Свободнее.
Урок окончен, и я иду в тренажерный зал. «Пашу» мощно, долго, приятно. Потом иду в душ. Потом чищу зубы щеткой, которую храню в своем школьном ящике.
Когда иду домой вдоль школы – вдруг слышу противный металлический скрип и голос:
– Отец творчества!
Я не оглядываюсь. Мало ли кого зовут. Снова скрип и очень знакомый голос:
– Отец творчества, я тут!
Я поворачиваюсь и смотрю в сторону футбольного поля. На старом ржавом беговом барабане сидит девочка в белом платьице. Бледная, худая. Прямо, невеста Дракулы.
– Отец творчества, – снова кричит она и машет мне.
Я узнаю Луну и несмело двигаюсь к ней.
– Здравствуй, Луна, – говорю я, будто мы сегодня не виделись.
– Луна, – произносит она свое имя с ударением на второй слог, – мне так больше нравится. Так красивее и загадочнее.
Очень интересно. Ни разу не слышал ни от нее, ни от ее родителей, ни от кого-либо другого такого произношения ее имени. Луна явно изменилась.
– Как ты себя чувствуешь, Луна? – произношу имя с ударением на последний слог.
– Хорошо, отец творчества, спасибо! – отвечает она с улыбкой.
– А почему ты так странно меня называешь? – интересуюсь я.
– Это ведь ты написал эти рассказы, про девочку на луне и про Джека, который камень? – спрашивает она.
Не знаю, что меня больше удивляет. Что она вдруг перешла на «ты», или ее осведомленность о моем так называемом творчестве. Да еще и так странно называет меня. Впрочем, все это мне даже как-то приятно.
– А как ты узнала про мои рассказы?
– Раньше я читала на ЛитМет только фанфики по «Наруто». И в основном рассказы, так как у меня не было ни сил, ни желания браться за большие тексты. А недавно мне стало намного лучше. Я начала жить по-настоящему и мне захотелось чего-то нового. Я стала смотреть рассказы других авторов. И вот где-то неделю назад увидела в новинках «Лунные колокольчики», которые написал Никита Джой. Я сразу подумала о вас. Вряд ли есть еще один человек с таким интересным именем. Рассказ про луну, как ни странно, мне не понравился, а вот история Джека классная. Я вот, прям, ощутила себя этим камнем, который изо дня в день должен выполнять скучную работу по сносу деревьев, хотя у него есть свои мечты, идеи, цели. Я увидела свою историю с таблетками, которые заставляли меня пить родители, и мое так называемое выздоровление. Вы будто с помощью метафоры о камнях описали мою судьбу. Я так благодарна вам. Отец творчества, ты мой спаситель! – мечтательно произносит Луна, переходя то на «ты», то на «вы».
– Так значит теперь с тобой все хорошо? Тебе прописали новые таблетки? – задаю я вопрос, который волнует меня больше, чем разговоры о моем творчестве.
– Нет, наоборот. Отец творчества, я могу тебе доверять? – спрашивает она, искренне глядя на меня большими черными глазами.
– Конечно, – отвечаю я.
– Я хочу тебе кое-что рассказать. Точнее, все рассказать и потом кое-что спросить. Ты готов меня выслушать?
– Хорошо. Давай только присядем, – отвечаю я и оглядываюсь. Кажется, все дети уже разбежались и на поле никого не осталось. Можно спокойно разговаривать.
Когда мы устроились на скамейке рядом друг с другом, она продолжает: