Территория книгоедства

В 1978–1979 годах я познакомился с питерским (тогда – ленинградским) актером Театра имени Ленсовета Олегом Зориным. Зорин в Северной столице в ту пору был популярен очень, делал моноспектакли по «Городу Глупову» Щедрина, «Историям из жизни города Колоколамска» Ильфа и Петрова, все это было страшно смешно: смешно – сами понимаете почему, страшно – потому что настолько перекликалось с тогдашними советскими буднями, что зрителям порой действительно делалось жутковато от распространяемой со сцены антисоветчины.

Но я сейчас не об этом. Разговор пойдет об условности. Не условности как художественном приеме, а о жизненных, бытовых условностях, навязанных человеку цивилизацией.

Как-то я позвонил Олегу и попросил его оставить в кассе для меня два билета на «Колоколамск», два – потому что я тогда охмурял одну молодую леди и хотел блеснуть перед ней своими связями в театральном мире (вот, мол, сам Олег Зорин…).

Прихожу я, значит, с вышеупомянутой леди в театр, мы устраиваемся с ней в первом ряду, аплодисменты, ожидание, все такое, и вот на сцену выходит Зорин. Выходит на сцену Зорин, засовывает руки в карманы и начинает сольный спектакль. Лучше бы он не засовывал рук в карманы, потому что, как только он туда их засунул, обнаружилось к великому моему стыду, что ширинка-то у Зорина не застегнута. Представляете, первый ряд, молодая красавица слева от моего сердца, я, коснувшись-то ее невзначай, от смущения потею козлиным потом, а тут нате вам – расстегнутая ширинка.

Вот что значит – навязанные нам условности! Казалось бы, ну ширинка, не ее же ради пригласил я девушку в театр, а получается, столько попортил нервов из-за такой, в общем-то, пустяковины.

Стыд и пот – это еще не страшно. Великий астроном Тихо Браге умер за столом во время обеда от разрыва мочевого пузыря. Терпел, терпел, а покинуть королевское пиршество совесть не позволяла. Предпочел природе условность, жертвой которой и оказался. Всегда, когда смотрю на Луну и вижу кратер, названный его именем, вспоминаю эту грустную быль.

Приведу еще хороший пример того, насколько сильно условности внедрились в человеческую природу.

Однажды мы с Натаном Завельским, царство ему небесное, собрались в гости к Вальке Чивчу, тогда еще не женившемуся на американке и не взявшему себе фамилию Стайер. Переходим мы у Техноложки Московский, мирно шлепаем по тротуару к Обводному, и вдруг – батюшки-светы! – нам навстречу по середине проспекта, ровнехонько по разделительной полосе, бежит мужик, абсолютно голый, спортивным бегом, ритмично водя руками и высоко подбрасывая колени. Народ ликует, девушки отворачиваются, транспортный поток тормозит. Добежать он успел до памятника Плеханову на площади перед Технологическим институтом, здесь-то его, беднягу, и повязали санитары из «скорой помощи».

О условности! О етитская ваша сила!

Если кому-нибудь любопытно, чем закончился мой культпоход на Зорина, то пожалуйста, изложу честно и не конфузясь. Тем более это непосредственно связано с затронутой темой.

После антракта, во втором отделении, Зорин появился на сцене с застегнутой на все пуговицы ширинкой. Мы спокойно досмотрели спектакль, а потом я повез мою прекрасную леди к себе домой, чтобы достойно завершить вечер. Свечи, шампанское, шоколод в вазе были приготовлены мной заранее, также заранее на гитару был повязан атласный бант, и вот уже донжуан с гитарой ласкает слух благородной донны аккордами, преимущественно блатными. Донна благосклонно внимает, герой ликует, еще минута – и сердце дамы растает, как во рту карамелька, и тут…

Короче, напрасно я ей пел о полосе нейтральной, все разрушилось в один дурацкий момент, потому что во время паузы между гитарными переборами моя донна возьми и ляпни: «Александр, расскажите о себе что-нибудь выдающее».

Такого я, конечно, пережить был не в силах. Задул свечи, запер шоколад под замок, залпом допил шампанское и указал ей на дверь – выгнал.

Условности – вот наш бич! Я могу перенести многое – шоколад, свечи, атласный бант, блатные аккорды, даже караоке, если перед этим хорошо выпью. Но когда дама просит меня рассказать о себе «что-нибудь выдающее», я, как астроном Тихо Браге, лучше порву собственный мочевой пузырь, чем позволю в своем присутствии глумиться над моим тонким эстетическим чувством.

Уэллс Г

Уэллс занимает в пространстве моей библиотечной жилплощади не скажу, чтобы место главное, но, в общем-то, вполне комфортабельное – на полочках ближе к свету красной планеты Марс, которая порою заглядывает с темных петербургских небес в окна моей квартиры.

Конечно, другие авторы, в силу своей литературной специфики, занимают места обширнее. И другие предметы тоже. К примеру, чучела летающих крокодилов, от которых впадает в страсть мой товарищ писатель Вячеслав Курицын. Или книги Льва Шейнина, чей роман «Военная тайна», все семьдесят четыре издания, занимает в моей коллекции заслуженное второе место. Первое досталось… молчу, оставлю эту тайну неразглашенной.