Возможно, такие связки говорят о пережитом в каком-то из прежних существований голоде. Может быть.
На самом деле про еду через литературу и литературу через еду читать всегда интересно.
Читал, к примеру, книгу Софии Старкиной о Велимире Хлебникове и почерпнул оттуда следующие поучительные примеры.
«Помню, – пишет Б. Денике, – однажды я пришел к нему, и мы решили сделать яичницу. Масла не оказалось. „Это ничего“, – сказал Хлебников и, разостлав на сковороде бумагу, изжарил яичницу таким способом».
Юрий Анненков в «Дневнике моих встреч» вспоминает, как Хлебников на какой-то из вечеринок, когда застолье было в самом разгаре и шум, как дым, стоял под потолком коромыслом, дотянулся до дальнего блюда с кильками и, взявши одну за хвост, проволок ее по скатерти до своей тарелки. Естественно, оставляя на белом поле живописный килечный след. Когда вмиг притихшие гости обалдело на него посмотрели, а хозяин удивленно поинтересовался, почему он хотя бы не попросил кого-нибудь придвинуть тарелку к нему поближе, Хлебников сказал тихим голосом, что не хотел никого тревожить.
Поэт вообще в еде был непривередлив. Ел лягушек, садовых улиток, сырых дроздов, даже хлебал планктон, называя это «озерным супом».
А вот литература через еду. В 20-е годы поэт-конструктивист Алексей Чичерин издал поэму «Во веки веков» в виде пряника тиражом 15 экземпляров. По типу: купил – прочитал – съел. Причем второй этап, промежуточный, можно было из цепочки изъять. Купил – съел – для некоторых было вполне достаточно.
Замечательное изобретение по части усовершенствования столовых трапез сделал великий русский художник Репин. У себя в «Пенатах» он изготовил специальный вегетарианский (Репин был вегетарианцем) стол-карусель, состоявший из двух частей – вращающейся внутренней, на которой стояла пища, и неподвижной внешней, за которой располагались гости и сам хозяин. «Захочет, например, Чуковский соленых рыжиков, – вспоминает о застольях у Репина Василий Каменский, – вцепится в карусель, тянет рыжики на себя, а в это время футуристы мрачно стараются приблизить к себе целую кадушечку кислой капусты, вкусно пересыпанной клюквой и брусникой».
Еще о литературе через еду. Владимир Федорович Одоевский в одной из лекций господина Пуфа о кухонном искусстве (см. В. Ф. Одоевский. Кухня. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2007), а именно в лекции 23, глава «Магистерский суп», рассказывает: «…Между тем возьмите особо трех старых голубей, освежуйте, общиплите, вычистите, и 25 живых раков; истолките все это без милосердия – мясо и кости – в железной ступе, сложите в кастрюлю с свежим маслом, поставьте на сильный огонь, чтобы смесь зарумянилась, взбрасывайте и подбавляйте масла, чтобы не приставало к кастрюле. Когда это кончено, соедините эту смесь с № 1 (состав смеси № 1 приводить не буду, желающие смогут прочитать сами, заглянув в книгу Одоевского на стр. 200. –
Этот бульон идет к завтраку и обеду».
Теперь самое любопытное (цитирую дальше): «Древний автор, из которого почерпнут этот рецепт, уверяет, что это блюдо в глазах его произвело удивительное действие: между прочим, покушав его некоторое время, слезливый элегический стихотворец сделался стихотворцем трагическим; дама, написавшая бледненький романчик с очень жалостною развязкою, принялась за настоящий роман, который закончился благополучным замужеством. Вот выгоды магистерского супа».
Современники о кулинарных способностях князя Владимира Федоровича отзывались ехидно. Вот, например, как описывает Иван Панаев его обеды: «Ни у кого в мире нет таких фантастических обедов, как у Одоевского, у него пулярдка начиняется бузиной или ромашкой; соусы перегоняются в реторте и составляются из неслыханных смешений; у него все варится, жарится, солится и маринуется ученым образом. <…> Перед ужином Одоевский предупредил всех, что у него будут какие-то удивительные сосиски… Любопытство насчет сосисек возбуждено было сильно. Ужин открылся именно этими сосисками. Все разрезывали их и рассматривали со вниманием и, поднося ко рту, предвкушали заранее особую приятность, но, разжевав, все вдруг замерли, полуоткрыли рот и не знали, что делать. Сосиски… так отзывались салом, что всем захотелось их выплюнуть…»
Кроме всего прочего, князь Одоевский сочинял наставительные стихи-агитки, которые называл «мнемоническими».
Вот пример одного такого мнемоника: