Территория пунктира

— Андроник, пора завершить наши противоречия и выбрать старшего стратега. Я предлагаю каждому назвать одно имя, и тот, чьё имя прозвучит чаще остальных, займёт место Клеарха.

Исход такого голосования был известен заранее. Демократия, будь она не ладна. Стратеги начали называть имена, и все они звучали одинаково: Менон. За меня проголосовали только Ксенофонт и Хирософ.

Фессалиец приободрился.

— Вавилонянин, — обратился он к Шамаш-эрибу-укину, — отныне только я решаю, куда движется наша армия. И я говорю: мы готовы принять твои условия!

— О, — вскинул руки халдей, — условие одно. Да и не условие, просьба. Я прошу оставить управление городом в руках тех, кто правит им сейчас. К чему вам разбирательства на уровне бедняцких кварталов? И, разумеется, вы не должны вмешиваться в дела торговли и религии. Их организация имеет настолько тонкие грани, что повредить их легко, а восстановить почти невозможно. Зато вы сможете пользоваться всеми благами победителей. Каждый гоплит будет получать четыре полударика в месяц и сможет хоть каждый день посещать храм Иштар[26].

Четыре полударика — это в два раза больше, чем сейчас, и Менон повёлся. Да он бы и без обещания повышения платы повёлся, потому что хотел повестись. Он уже видел себя на троне шах-ин-шаха в садах Семирамиды. А уж упоминание богини развратной любви и вовсе подействовало на него как сыр на Рокки. Не зря, думаю, Шамаш-эрибу-укин сверлил его своим золотым взглядом.

— Это справедливые условия, — кивнул Менон. — Мы их принимаем.

Мы вышли из караван-сарая. Гоплиты по-прежнему стояли в строю, ждали решения совета и приказов нового старшего стратега. В ответ на обращённые к нам взгляды, Хирософ отрицательно качнул головой.

— Люди надеялись, что старшим выберут тебя, — сказал он. — Многие просили об этом Афину Палладу.

— На бога надейся, а сам не плошай.

— Интересное высказывание, — прищурился Ксенофонт. — Сам придумал?

— Да нет… Народ один. На севере.

На улицу выскочил Феопомп.

— Андроник, тебе приказано не оставлять своего места в арьергарде. Как шёл позади, пыль глотал, так и дальше глотай. Понял?

— Побольше уважения, — надвинулся на него Хирософ. — Ты говоришь со спартанцем, а не с грязной фессалийской шлюхой!

Феопомп отступил.

— Я лишь передал приказ Менона.

— Раньше приказы передавали вестовые, а теперь стратеги, — усмехнулся Ксенофонт. — Скоро он мыться перестанет.

— Это ещё почему? — сдвинул брови Феопомп.

— Вы его вылизывать будете.

Загудели трубы. Гоплиты, уставшие стоять на месте, начали перестраиваться в походные колонны. Пришёл в движение обоз, послышался рёв верблюдов, закричали погонщики.

Из караван-сарая показался Шамаш-эрибу-укин. К нему подошла женщина: лет двадцать пять, сухая, как тростник осенью, и красивая удивительно-злобной красотой, которая скорее отталкивала, чем привлекала. Они заговорили, причём, женщина явно доминировала в разговоре. Если отбросить условности, то старшим в этой паре была она. Возможно, мне показалось, а Шамаш-эрибу-укин просто относился к ней с уважением. Увидев, что я смотрю на них, халдей взял женщину за локоть и повёл к дороге, где стоял закрытый паланкин.

Глава 10

К Вавилону мы подошли ночью, уставшие, как псы, и такие же раздражённые. По обе стороны дороги встали халупы из саманного кирпича. В лунном свечении они казались гробами. Разбуженный народ выглядывал в окна, в дверные проёмы, и молча, со страхом пялился на нас из темноты. Тявкали собаки, орали перепутавшие время петухи. Где-то неподалёку ударил барабан — протяжный гул завис над крышами предместий, поднимая на ноги тех, кого не разбудили мы.

По цепочке прилетела команда «стоп», передовые отряды упёрлись в городскую стену. Следом побежали вестовые, созывая стратегов в голову колонны. Хотелось плюнуть и послать всех на хер. Ещё вечером через посыльного я предложил Менону остановиться, не доходя до города десять стадий. Ну куда мы прёмся в ночь, во мрак? Проще дождаться утра и действовать, исходя из обстановки. Менон не ответил, так что теперь я имел полное право показать ему средний палец, завалиться в ближайшую халупу и уснуть в обнимку с Николет.

Но Ксенофонт сказал, что надо идти, Хирософ поддержал его. Сократ по обыкновению попытался увязаться за мной, но я велел ему остаться и побеспокоиться о ночлеге для Николет. Девчонка прошла путь наравне со всеми, а нежные ножки гетеры не чета сбитым до кожистых мозолей ступням гоплитов. Пусть отдохнёт.