Территория сердца

Освободившись, я стала судорожно искать в кабинете хоть что-то, чем можно было его укрыть — у него губы дрожали от озноба.

— В шкафу, — подсказал он, стуча зубами.

Я подошла к шкафу, открыла его дверцы и на нижней полке действительно обнаружила сложенные плед и подушку. Подхватив их, вернулась к дивану и аккуратно накинула плед на его дрожащее тело. Он вздрогнул от прикосновения, но затем расслабился, его дыхание стало чуть ровнее.

— Вот так, — сказала я, стараясь говорить, как можно мягче, как будто обращалась с маленьким ребёнком. — Теперь лежи спокойно. Отдыхай.

Он посмотрел на меня, его взгляд был туманным, но в нём всё ещё читались упрямство и сила.

— Не жалей меня, — сказал он слабым голосом, и я заметила, как его челюсти сжались, словно он пытается сохранить лицо даже в таком состоянии. — Я не нуждаюсь в жалости.

— В пиздюлях ты нуждаешься, а не в жалости, — вырвалось у меня прежде чем я успела прикусить язык.

Его глаза, ещё недавно затуманенные и ослабленные, на мгновение прояснились, и в них мелькнуло удивление, смешанное с чем-то вроде смеха.

Он уставился на меня, и уголки его губ дёрнулись в слабой усмешке. Я не могла понять, злится он или смеётся, но его реакция была совершенно не той, которую я ожидала. Он казался озадаченным, будто мои слова вывели его из какого-то полусонного состояния.

— Пиздюлях, говоришь? — пробормотал он, его голос звучал хрипло и тихо, но в нём слышались знакомые, привычные нотки иронии. — Ты, значит, решила, что это мне сейчас поможет?

Я покраснела, осознав, что сморозила. Мой гнев и страх, смешанные с усталостью и стрессом, вылились в совершенно неуместную грубость. Но, к своему удивлению, я почувствовала, как нервное напряжение, которое держало меня на взводе, немного отступает. Я встретила его взгляд, решив не отводить глаза, и увидела, как он слабо покачал головой.

— Не переживай, мне их уже вставили. Ты отца вздрючила, а он меня. Так что, девочка, считай, что твой план исполнен.

Я замерла, его слова выбили меня из колеи. Он не выглядел разозлённым или обиженным, наоборот, в его глазах я увидела что-то вроде странного понимания и даже лёгкой, горькой усмешки. Я не знала, что ответить, слишком удивлённая тем, что он вообще заговорил об этом.

— Я не хотела… — начала я, запинаясь, чувствуя, как слова застревают в горле. — Так вышло…… А твоего отца… его хрен заденешь…. — я содрогнулась, вспомнив Александра Болотова — слишком опасного, слишком сильного.

Я замолчала, не закончив фразу, потому что перед глазами тут же возник его взгляд — тяжёлый, пронизывающий, такой, что хочется спрятаться куда-то вглубь себя и больше никогда не выходить на свет. Этот человек внушал настоящий страх, и мне, честно говоря, было удивительно, что я вообще осмелилась открыть рот в его присутствии.

— Может и не хотела, — согласился Владислав, — но тебе удалось. То-то Ленка и бесится…. — слабо улыбнулся он, сильнее кутаясь в плед.

Я тоже поежилась, обхватывая себя за голые плечи и только сейчас соображая, что сижу перед непосредственным начальником в одном белье.

— В шкафу, — снова подсказал он, — там рубашки есть. Правда тебе великоваты будут…. Но что уж есть…

Я взглянула на него, видя, как он пытается устроиться поудобнее, закутываясь в плед. Его лицо было бледным, губы слегка подрагивали от озноба, и мне стало немного стыдно за то, что я в эту минуту думаю о себе.

— Спасибо, — выдохнула я, стараясь говорить спокойно, хотя внутри всё ещё бушевали эмоции. Я поднялась с дивана, чувствуя, как ноги дрожат от напряжения, и подошла к шкафу, открывая его дверцы.

В шкафу действительно висело несколько рубашек — дорогие, хорошо сшитые, на вешалках рядом лежали аккуратно сложенные галстуки. Я взяла первую попавшуюся рубашку и быстро надела её на себя, ощущая, как ткань приятно охватывает кожу. Она была огромной, плечи сползали, но это было лучше, чем сидеть перед ним в одном лифчике.

Почувствовав себя хоть немного защищённой, я вернулась на диван и посмотрела на Владислава. Он наблюдал за мной, и в его взгляде не было ни намёка на ту похоть, которую я наблюдала всего лишь пол часа назад.

— Прости, — вдруг сказал он так, словно непривычные слова прилипли к губам.

Я молча кивнула, понимая, что такие, как он, не привыкли извиняться. В этой фразе скрывалось больше, чем просто признание вины — может быть, даже желание оставить всё произошедшее позади. Я не могла до конца понять, что он чувствует, и, честно говоря, не была уверена, что хочу знать.

Я села рядом, не слишком близко, но и не слишком далеко, положив руку ему на мокрый лоб. Его кожа была холодной и липкой, и я чувствовала, как под ладонью пульсирует жилка. Он не оттолкнул меня, просто смотрел, как будто пытался понять, что я собираюсь делать дальше.

— Владислав Александрович… — начала я, но он тут же поморщился, словно я снова обидела его.

— Влад… — перебил он, морщась, как будто само звучание его полного имени причиняло боль. — Думаю, после твоего ласкового обращения по матушке называть меня официально как-то… странновато.