Территория войны. Кругосветный репортаж из горячих точек

Вот простой пример того, что там происходило. Вместе с нами работали коллеги из киевского бюро информационного агентства «Рейтер». Среди них был Тарас Процюк — тот самый, что четыре года спустя погибнет в Багдаде от снаряда американского танка. Наверное, мы, журналисты, всё же не совсем нормальные. Ведь на всех войнах, во всех странах мира работают практически одни и те же люди. Сегодня мы в Афганистане, завтра — в Косово, послезавтра — в Браззавиле, потом вообще бог весть где. И везде встречаешь знакомых, которые уже воспринимаются как боевые товарищи. Прощаясь друг с другом, мы говорили: «Ну что, старик, где в следующий раз встречаемся? Да одному Богу известно. Там, где опять будут воевать».

Так вот и с Тарасом Процюком, царствие ему небесное. У его группы была бронированная машина «Лендровер Дефендер» с надписями на разных языках: «ТВ», «телевидение». То есть специально сделанная и оборудованная для работы в таких местах, где стреляют.

Так вот каждый встречный — каждый! — у кого был автомат, старался проверить эту машину на прочность, то есть обстреливал просто из интереса. Автоматные пули, конечно, броне «Лендровера» были не страшны, но где гарантия, что завтра не захотят пострелять из чего-нибудь более серьёзного — гранатомёта, а то и пушки. В итоге украинские коллеги решили отказаться от бронированного автомобиля, чтобы не искушать любителей развлекаться стрельбой.

А нам в Косово ни в коем случае нельзя было говорить, что мы представляем российское телевидение. Местные албанцы считали, что русские вместе с сербами делали, как они говорили, «масакру» — то есть якобы занимались этническими чистками. Поэтому когда мы проходили аккредитацию в пресс-центре KFOR — миротворческих сил НАТО в Косово, всегда просили не расшифровывать аббревиатуру РТР, то есть не уточнять, что это означает именно российское телевидение и радио. Нам просто писали на бейджике буквы: «RTR». Однажды это в прямом смысле слова спасло мне жизнь.

Мы всей группой возвращались из города Косовска Каменица. По дороге заехали в придорожное кафе, чтобы купить каких-нибудь бутербродов. Когда вышли, на улице уже стемнело. И вдруг мы увидели, что горит соседний с кафе дом. Просто полыхает. Не снять это мы не могли. Оператор Борис Агапов быстро залезает на забор вокруг горящего дома, начинает съёмку, ассистент Миша Кулевич страхует его снизу.

И вдруг — как черти из под земли возникают восемь человек. Подходят ко мне, спрашивают: кто вы, что здесь делаете? Я, в свою очередь, не знаю, кто они, поэтому на всякий случай отвечаю (по-английски, разумеется): «Мы — журналисты из Турции». Один, видимо, старший в этой компании, взял мой бейджик, увидел на нём буквы: «РТР». Посмотрел на меня вопросительно. Я поспешил объяснить, что это означает «Рефах телевидение и радио». «Рефах» означает «благоденствие», так называлась партия, в то время правящая в Турции.

И вдруг этот человек на чистейшем анатолийском наречии спрашивает меня, в каком городе находится штаб-квартира нашей телерадиокомпании. Я не ожидал такого поворота. Выручило то, что я владею турецким языком, иначе нам бы конец. Уже по-турецки отвечаю: «В Стамбуле». Тот покивал головой — хорошо, мол.

Тут я начинаю шёпотом орать оператору и ассистенту — такое бывает, когда нервы на пределе: «Спускайтесь, потихоньку идите к машине, дело пахнет керосином».

А сам, чтобы выиграть время, начинаю задавать какие-то тупые вопросы этим непонятно откуда появившимся туркам: «Что это горит?» Мне говорят: «Разве не видишь? Дом горит». — «Чей же это дом?» — «Сербский, конечно». — «А много ли здесь людей из Турции?» — «Да, наших братьев здесь много».

Действительно, тогда все знали, что в Косове на стороне албанцев воюют много турецких боевиков, наёмников. Ещё они прославились тем, что после боёв усиленно занимались грабежами домов, брошенных сербами, то есть мародёрством.

Потом турок говорит: «Дай-ка я ещё раз взгляну на твой бейджик». Я понимаю, что он, во-первых, может сейчас рассмотреть и прочитать мое имя, а оно явно не турецкое, и, во-вторых, если он сейчас начнет задавать мне какие-нибудь уточняющие вопросы, к примеру, на какой улице находится офис нашей компании, то ответить ему я не смогу. Я много раз был в Стамбуле, но не настолько хорошо его знаю, чтобы правильно ему ответить. Одним словом, надо было срочно что-то делать, иначе они поняли бы, что мы не те, за кого себя выдаем. Говорю по-турецки: «Подождите минуту, я сейчас вернусь. Мне нужно кое-что сказать оператору», — и отхожу к машине, у нас был старый «Фольксваген Гольф», всего с двумя дверями. Ребята уже сидят в салоне, окно открыто. Я нырнул в это окно ласточкой, и водитель резко взял с места. Турки не успели ничего сделать, до машины было метров десять.

Доехали до ближайшего блокпоста KFOR, там были американцы. Мы им говорим: «Здесь недалеко группа мародёров, они грабят и поджигают дома». Миротворцы отнеслись к этому спокойно — дескать, это происходит везде и постоянно, всех мародёров всё равно не переловишь. Вот такая весёлая история.