Терроризм в Российской Империи: Краткий курс

За 10 лет существования БО (1901–1911) в ее состав входил как минимум 91 человек: 72 мужчины и 19 женщин. В разные периоды численность БО была различной. При Гершуни она составляла 12–15 человек, в период «расцвета» и затем упадка при Азефе в 1903–1906 годах ее численность достигла в общей сложности 64 человек. 37 членов БО по сословному происхождению были мещанами, 20 – дворянами, 13 – детьми купцов, 9 – крестьянами, по 6 – почетными гражданами и детьми священников. Конечно, сословное происхождение не означало, что члены БО когда-нибудь в самом деле занимались крестьянским трудом или торговлей. Большинство принадлежало к интеллигенции или, во всяком случае, были людьми с высшим (9) или незаконченным высшим (41) образованием, 32 имели среднее и 9 – начальное образование. Национальный состав БО выглядел следующим образом: 60 русских, 24 еврея, 4 поляка, 2 украинца и один латыш. Почти три четверти боевиков вошли в состав организации в возрасте от 20 до 30 лет (66), от 30 до 40–16 человек, пятерым еще не исполнилось 20, четверо были старше 40, в том числе трое – старше 50 лет^[22].

Судьбы членов БО сложились следующим образом: свыше трети состава организации (35 человек) были арестованы. Умерли естественной смертью два человека, двое погибли при изготовлении бомб, один погиб при покушении, двое были казнены.

Еще шестеро были казнены в 1906–1907 годах за участие в терактах, не связанных с БО. Один человек покончил с собой во время членства в БО. Всего же из «списочного состава» организации в разное время покончили с собой 10 человек! Одним из них был Борис Савинков, бросившийся в пролет лестницы в тюрьме ОГПУ на Лубянке в 1924 году. Или, возможно, убитый чекистами.

Убийство П. А. Столыпина

Последним громким покушением, завершившим «террористическое десятилетие», стало убийство премьер-министра П. А. Столыпина в Киеве 1 сентября 1911 года. 24-летний помощник присяжного поверенного, сын крупного киевского домовладельца, анархист и одновременно платный агент охранки Дмитрий Богров получил именной пропуск в строго охраняемый Киевский оперный театр. Во время антракта он выстрелами в упор смертельно ранил Столыпина. Это произошло в присутствии императора Николая II. Служебная инструкция строго запрещала допуск подобных агентов близко к высокопоставленным особам, тем более к императору. После недолгого следствия Богров был повешен. Истинные мотивы покушения остались неясны: в качестве кого он действовал – революционера или был использован «втемную» недоброжелателями премьер-министра наверху. Не думаю, что правы были некоторые современники убийства Столыпина и последующие историки, всерьез предполагавшие, что Богрова на преступление подтолкнул товарищ (заместитель) премьера-министра по Министерству внутренних дел П. Г. Курлов с целью занять его кресло. Но симптоматично то, что само такое предположение могло возникнуть. Следствие никаких результатов не дало, а император Николай II в конечном счете помиловал проявивших чудовищный непрофессионализм проштрафившихся охранников.

Покушение Богрова носило особый характер: он не выступал от лица какой-либо партии (симптоматично, что за год до осуществления покушения он предлагал эсерам произвести его от имени их партии). Возможно, вконец запутавшийся провокатор хотел таким образом свести счеты с жизнью. Никакой реакции в народе это покушение не вызвало. Общество отнеслось к нему с недоумением, граничащим с отвращением. П. Б. Струве, посвятивший этому событию специальную, опубликованную по «горячим следам» статью, писал, что «широкие общественные круги… с поразительной, болезненной апатией отнеслись к известию о киевском событии. Но при всей апатичности широкого общества и при всем глубоко несочувственном отношении его преобладающего либерально настроенного большинства к политике правительства и его главы впечатление от выстрела 1 сентября было все-таки совершенно недвусмысленное. Его можно охарактеризовать как непреодолимое естественное отвращение».

Струве совершенно справедливо писал, что «киевское событие свидетельствует лишь о вырождении террора и ни о чем более»^[23].