Терроризм в Российской Империи: Краткий курс

«Терроризм – это политическая тактика, связанная с использованием и выдвижением на первый план тех форм вооруженной борьбы, которые определяются как террористические акты». Террористические акты, которые ранее сводились к убийствам «отдельных высокопоставленных лиц», в современных условиях могут носить форму угона самолетов, захвата заложников, поджогов предприятий и офисов и т. д., но объединяет их с терроризмом прежних времен то, что «главной угрозой со стороны террористов остается угроза жизни и безопасности людей».

Террористические акты направлены также на нагнетание атмосферы страха в обществе, и, разумеется, они должны быть политически мотивированы.

Для нагнетания страха террористы могут применять действия, которые не угрожают людям непосредственно – например, поджоги или взрывы магазинов, штаб-квартир политических партий в нерабочее время и т. п.^[31]

Нетрудно заметить, что формула, предлагаемая Витюком и Эфировым, также не носит универсального характера и привязана к терроризму 1970–1980-х годов на Западе. Достаточно приложить ее к «дезорганизаторской» деятельности землевольцев 1870-х годов, рассматривавших террор в качестве орудия самозащиты и мести, и становится очевидным, что современная политологическая терминология «не срабатывает» применительно ко многим конкретно-историческим ситуациям.

«Как современники и свидетели террористических актов во всех уголках мира, – пишет историк Норман Неймарк, – мы можем оценить гипнотизирующее воздействие терроризма на Российское государство.

Структура террористических нападений, реакция публики и властей и типология поведения преступников не изменились сколь-нибудь существенно»^[32]. Иного и, на мой взгляд, более близкого к истине мнения придерживается У. Лакер: «Сопоставлять народовольцев 1870-х… с бандой Баадера-Майнхоф было бы напрасной тратой времени, однако сравнительное изучение групп “городской герильи” в Латинской Америке или сопоставление националистических террористических групп в прошлом и настоящем, таких как ИРА, баскская ЭТА и, возможно… хорватских усташей, представляло бы определенный интерес»^[33].

Социолог Джефф Гудвин предложил следующую дефиницию революционного терроризма: «стратегическое использование насилия или угрозы применения насилия против гражданских лиц или некомбатантов (под некомбатантами обычно понимаются военнослужащие, не принимающие непосредственного участия в боевых действиях. – О.Б.) революционным движением, обычно рассчитанное на оказание воздействия на несколько общественных групп». Под «революционным движением» Гудвин понимает «любую организацию или сеть и их сторонников, стремящихся изменить существующий политический и в некоторых случаях социально-экономический порядок более или менее фундаментальным образом»^[34].

Во многом сходные дефиниции терроризма давались и ранее^[35], но Гудвину удалось предложить, возможно, наиболее четкую и емкую на настоящий момент формулировку. Однако следует иметь в виду, что определение Гудвина относится к революционному терроризму второй половины ХХ века, которому посвящены его основные работы^[36], и применять его формулу без оговорок к истории российского революционного движения второй половины XIX – начала ХХ века, как это иногда делается^[37], вряд ли возможно. Скажем, одними из первых объектов покушений русских революционеров были тайные агенты или служащие полиции; относятся ли они к «некомбатантам»? Военнослужащие, участвовавшие в подавлении крестьянских волнений или вооруженных восстаний в городах, в том числе в бессудных расстрелах: являются ли они комбатантами только в период участия в карательных акциях или «умиротворении» (терминология здесь определяется политическими пристрастиями), а после их завершения, в случае террористической атаки, уже должны рассматриваться как некомбатанты?

Историк Мартин Миллер выделяет три характерные черты терроризма: 1) повторяющиеся акты насилия, которые создают атмосферу страха, незащищенности и подозрительности в гражданском обществе; 2) терроризм включает динамическое взаимодействие между группами или индивидуумами как во власти, так и обществе, выбирающими его в качестве средства достижения специфических политических целей; 3) терроризм – это ответ на борьбу против законной власти в пределах национального государства в период политической нестабильности^[38].

Миллер пытается дать дефиницию одновременно терроризму «снизу» и террору «сверху». Он пишет, что термин «террор» применяется для обозначения экстремально насильственных режимов вроде сталинского, гитлеровского, полпотовского, режима красных кхмеров в Камбодже, режима Иди Амина в Уганде или маоистского режима в период «культурной революции» в Китае. Миллер попытался создать «единый нарратив», объединяющий описание и анализ насилия со стороны правительств и революционеров. С его точки зрения, это позволит понять терроризм в его «широчайшей исторической репрезентации»^[39]. На мой взгляд, такой подход приводит к размыванию специфики революционного терроризма.