Терроризм в Российской Империи: Краткий курс

М. Миллер попытался взглянуть на феномен терроризма «в исторической перспективе». Перспектива внушительная: Миллер начинает с библейских времен и заканчивает современными США, Латинской Америкой и Африкой. В обширной главе «Революционный и царский терроризм в России XIX века» он совершает экскурс в ранние периоды русской истории, упоминая в качестве примеров насилия опричный террор Ивана Грозного, насилия, осуществлявшиеся участниками крестьянских восстаний, деятельность Тайной канцелярии Петровского времени. Основная часть главы посвящена изложению воззрений на террор и деятельности русских революционеров, а с другой стороны – деятельности политической полиции, в том числе истории полицейской провокации^[47]. На мой взгляд, при таком подходе специфика терроризма размывается, и он по сути приравнивается к любым формам насилия.

Мне представляется справедливым мнение историков, относящих возникновение явления, именуемого «терроризмом», к последней трети XIX – началу ХХ века (Р. Фредландер^[48], З. Ивиански^[49] и др.). Проследить эволюцию понятия «террор» (используемого поначалу для определения и государственного, и оппозиционного терроризма) можно на семантическом уровне. В русских словарях и энциклопедиях дореволюционной эпохи не было толкования понятия «террор». В первом издании словаря Брокгауза и Ефрона были помещены статьи о якобинском терроре эпохи Великой французской революции и о белом терроре роялистов в 1815–1816 годах (Т. XXXIII, 1901). Симптоматично, что слово «террор» производилось от французского la terreur. Во втором дополнительном томе этого словаря, вышедшем в 1907 году, появилась статья «Террор в России» (автор В. В. Водовозов), в которой террор был назван «системой борьбы против правительства, состоявшей в организации убийства отдельных высокопоставленных лиц, а также шпионов и в вооруженной защите против обысков и арестов». Период систематического террора автор относил к 1878–1882 годам. В статье говорилось также о возобновлении террора в начале XX века, упоминался террор партии социалистов-революционеров, а также черносотенный террор.

«Свидетель истории», на глазах которого прошли все стадии революционного терроризма в России, известный юрист, публицист и один из редакторов словаря Брокгауза и Ефрона К. К. Арсеньев в дни большевистского террора в Петрограде попытался проследить происхождение термина «террор». Заметив, что «в политический обиход» его ввела Великая французская революция, он писал: «Новый смысл выражение террор получило в семидесятых и восьмидесятых у нас в России, когда оппозиционные течения, жестоко и бессмысленно подавляемые, вызвали ряд политических убийств»^[50].

Таким образом, возникновение революционного терроризма современники событий относили к рубежу 70—80-х годов XIX века, справедливо усмотрев в нем новое и не имеющее аналогов явление.

Политические убийства практиковались в Европе и ранее, в начале и в середине XIX столетия, и отдельными лицами (убийство студентом Карлом Зандом консервативного литератора Августа Коцебу в 1819 году, покушение Феличе Орсини на императора Наполеона III в 1858 и др.), и организациями (карбонарии в Италии). Однако говорить о соединении идеологии, организации и действия – причем носящего систематический и «публичный» характер – мы можем лишь применительно к последней трети XIX века. В это время террор становится системой действий революционных организаций в нескольких странах, найдя свое классическое воплощение в борьбе «Народной воли».

Терроризм и модерность

Понять происхождение терроризма можно только в контексте тектонических сдвигов в обществе во второй половине XIX – начале ХХ века. Эту «эпоху перемен» в литературе последних лет принято обозначать термином «модерность» (modernité, modernity), что в буквальном переводе означает современность. Не вдаваясь в подробное обсуждение этого понятия, замечу, что оно шире более привычной «модернизации», подразумевающей индустриализацию, урбанизацию, повышение грамотности и секуляризацию. Согласно Майклу Дэвиду-Фоксу,

Модерность включает «бунт против традиции» и «глубокие изменения в восприятии времени, когда возможность перемен в этом мире рассматривается как достижимая и приближающаяся».

«Среди других ключевых процессов новое отношение к обществу и социальной сфере… зарождение идей и осознание возможности строить “рациональное” государство и общество. В целом модерность означала совокупность амбициозных планов и дискурсов, нацеленных на формирование и даже перекраивание культуры, общества и человека»^[51].