Терроризм в Российской Империи: Краткий курс

По свидетельству современника, застрелившая генерала Г. А. Мина в 1906 году Зинаида Конопляникова «шла на смерть, как на праздник». Евстолия Рогозинникова, застрелившая в 1907 году начальника Главного тюремного управления А. М. Максимовского, время от времени оглашала зал судебного заседания взрывами смеха. А ведь дело шло к виселице – и ею действительно закончилось. В то же время делать какие-либо выводы о психической неадекватности террористов надо с крайней осторожностью.

Коноплянникова стала второй женщиной, после Софьи Перовской, казненной за политическое преступление. Поскольку на протяжении четверти века смертная казнь по отношению к женщинам не применялась, идя на теракт, она могла скорее рассчитывать на снисхождение, нежели на виселицу. Ее отказ подать прошение о помиловании и хладнокровное поведение во время казни: что это – отклонение от нормы или точное следование сформулированной Черновым партийной установке «умереть с радостным сознанием, что не напрасно пожертвовали жизнью»?

Мария Спиридонова пыталась застрелиться сразу после покушения на Г. Н. Луженовского, призывала охрану расстрелять ее, стремилась разбить себе голову во время конвоирования из Борисоглебска в Тамбов. Однако свидетельствует ли это о склонности к суициду или о попытке избавиться от пыток и издевательств, которые не замедлили последовать?

И все же самоубийства среди террористок были чересчур частым явлением: покончили с собой Рашель Лурье, Софья Хренкова, по непроверенным данным – Лидия Руднева. Несомненно, что многие террористки не отличались устойчивой психикой. Другой вопрос – была ли их психическая нестабильность причиной прихода в террор или следствием жизни в постоянном нервном напряжении, в ряде случаев тюремного заключения?

Уровень душевных заболеваний среди террористок был очень высок. Психически заболели и умерли после заключения Дора Бриллиант и Татьяна Леонтьева. Умело изображали из себя сумасшедших, будучи в заключении еще до совершения терактов, Рогозинникова и Руднева. Врачи им поверили.

Было ли дело только в актерских способностях?

Суицидальные мотивы чувствовались в поведении немалого числа террористов. Зензинов не случайно счел необходимым подчеркнуть: «Террористический акт есть акт, прямо противоположный самоубийству, – это, наоборот, óòâåðæäåíèå жизни, высочайшее проявление ее закона». Закон жизни есть борьба, пояснял Зензинов, и недаром лозунгом партии эсеров были слова немецкого философа И.-Г. Фихте: «в борьбе обретешь ты право свое». Так право на политическое убийство получало философское обоснование, а террористы, «бравшиеся за страшное оружие убийства – кинжал, револьвер, динамит», объявлялись «не только чистой воды романтиками и идеалистами, но и людьми наибольшей моральной чуткости!»^[99]

Крайне щекотливым с точки зрения морали моментом было определение «мишеней» террористов. Ведь террористический акт был убийством человека, чья личная вина не была установлена никаким судом. По словам Чернова, «мишени террористических ударов партии были почти всегда, так сказать, самоочевидны. Весь смысл террора был в том, что он как бы выполнял неписаные, но бесспорные приговоры народной и общественной совести».

Произвол был возведен революционерами в норму задолго до захвата власти одной из революционных фракций. Надо было очень далеко уйти от банальных представлений о нравственности, чтобы провозглашать убийство великим подвигом, а убийцу – какими бы мотивами он ни руководствовался – национальным героем.

Своеобразие российской ситуации состояло в том, что террористов считали героями не только их товарищи-революционеры, но и довольно широкие слои общества.

Общепризнанной героиней стала «эсеровская богородица» Мария Спиридонова. А ведь все имели возможность читать ее разошедшееся в десятках тысяч экземпляров письмо, в котором она рассказывала не только об издевательствах над нею, но и о том, как она хладнокровно, меняя позицию, расстреливала мечущегося по платформе Луженовского, всадив в него в конечном счете пять пуль. Всего, с удовлетворением писала она, нанесено пять ран: «две в живот, две в грудь и одна в руку»^[100].

Революционное насилие казалось значительной части общества единственным способом противостоять произволу властей.

Ни власть, ни ее противники не нашли выхода из этого политического и нравственного тупика; впрочем, они его не очень-то искали, уповая на уничтожение противостоящей стороны. Спираль насилия продолжала раскручиваться; победителей в этой схватке не оказалось.

Теракты, совершенные женщинами – участницами эсеровских боевых организаций