Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX — начало XX в.)

«Живучесть» терроризма объясняется также тем, о чем говорилось выше, — нежеланием власти вести диалог с обществом, изменить хоть что-то в существующем политическом строе, ставшем на рубеже веков анахронизмом. Это привело к тому, что либерально настроенная часть общества по существу рассматривала террористов как выразителей его интересов. Позицию части российских либералов по отношению к правительству и террористам образно и точно изобразил в свое время М.Н.Катков: «уступи, а не то «они» будут стрелять»[775]. Струве писал, что общество, «всем своим существом осудившее и отвергшее акт 1 марта», в то же время чувствовало, что преступление было «совершено как-то «своими» руками»[776]. «Как ни бессмысленна, безрезультатна и преступна деятельность наших революционеров, — писал К.Д.Кавелин Д.А.Милютину в начале 1882 г., — но им нельзя отказать в характере, энергии и изобретательности в преследовании цели. Что ни говорите, в них живет глубокое недовольство, которым более или менее проникнуто все русское общество»[777].

Для многих образованных людей врагом номер один было самодержавие. «Всю свою молодость и сознательную жизнь до первой революции, — вспоминал один из них, — я был непримиримым врагом самодержавия, я его ненавидел, презирал, гнушался им, как самым бессмысленным, жестоким пережитком истории. Самодержавие — это полиция, жандармы, тюрьма, ссылка, придворные, ни для кого не нужные и неинтересные приемы и парады и убийственная жестокость к русскому народу. Всю гамму интеллигентской непримиримости к самодержавию я изведал и пережил. В студенчестве я мечтал о цареубийстве.., когда я вступил на путь религии, самодержавие казалось мне главнейшим религиозным врагом, с которым связана основная ложь нашей церковности»[778]. Такие чувства обуревали будущего «веховца» и священника С.Н.Булгакова.

Вряд ли многие сторонники преобразований «мечтали» о цареубийстве; однако террористов они рассматривали как естественных союзников. П.Н.Милюков еще до выстрела Карповича считал возобновление терроризма в России неизбежным, а преимущество «последователей «Народной воли» перед социал-демократами видел в том, что они «чувствовали себя свободными воскресить наиболее грозный — террористический — способ революционной деятельности»[779]. При личной встрече с Лениным в Лондоне в 1903 году «он очень упрекал искровцев за полемику против террора после убийства Сипягина и уверял... что еще один-два удачных террористических акта — и мы получим конституцию»[780]. «Освобожденцы» террором не занимались, но и морального осуждения этому способу борьбы не выносили», — вспоминала А.В.Тыркова[781].

Восторженно встречали известия об убийствах царских сановников обыватели в разных концах России; революционеры получали не только моральную, но и весьма солидную материальную поддержку[782]. Главный в то время розыскник империи, А. В.Герасимов, с удивлением констатировал, что в 1905 году революционные партии «находили активную поддержку среди всего населения, даже в таких слоях его, которые, казалось бы, ни в коем случае не могут сочувствовать целям этих партий... Особенными симпатиями среди интеллигенции и широких обывательских, даже умеренных слоев общества пользовались социалисты-революционеры. Эти симпатии к ним привлекала их террористическая деятельность. Убийства Плеве и великого князя Сергея подняли популярность социалистов-революционеров на небывалую высоту. Деньги в кассу их центрального комитета притекали со всех сторон и в самых огромных размерах»[783].

Политические убийства приветствовали не только крикливые и вульгарно мыслящие интеллигенты, вроде «Тартарена из Тараскона» русской литературы А.В.Амфитеатрова, после очередного теракта хлопавшего в ладоши и вскрикивавшего, что любит, когда «подстреливают» министров[784]. Необходимость вооруженной борьбы, в том числе террористической, признавал поначалу и еще один будущий «веховец», «освобожденец» С.Л.Франк. Он писал П.Б.Струве в мае 1905 г., что единственным реальным делом после 9-го января 1905 г. остается подготовка вооруженного сопротивления; после того, как идейные средства борьбы были исчерпаны, остается вести борьбу силой — «в форме ли массового движения, или индивидуального террора... Кто хочет теперь быть деятелем, должен, по существу, приблизиться к позиции социалистов-революционеров и не уклоняться от их тактики»[785].

Струве в статьях, опубликованных в «Освобождении» после 9 января («Палач народа», «Он прощает их», «Анархия самодержавия») называл Николая II врагом и палачом собственного народа. А.В.Тыркова зафиксировала в дневнике настроения, господствующие в то время в значительной части либеральной среды: «...точно первобытный человек просыпался в нас от запаха этой с циничным бесстыдством пролитой крови. Хотелось, чтобы и их, палачей, кто-нибудь растоптал, раздавил, замучил. То чувство презрительной жалости, кот[орое] раньше вызывал к себе царь, исчезло. Убить его — убрать, чтобы не душил Россию окровавленными цепями»[786].