Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX — начало XX в.)

Однако в переходе народников от пропаганды к террору в конце 1870-х годов решающую роль, на наш взгляд, сыграли факторы не логического, а скорее психологического порядка. Настроение революционеров, отчаявшихся вызвать какое-либо движение в народе, толкало их к более решительным действиям; место одного мифа — о готовности народа к немедленному бунту за лучшую долю, занял другой — о том, что реализации народных устремлений, выявлению его настоящей воли мешают прежде всего внешние условия. Народовольцы, признавшись в безрезультатности пропаганды в крестьянстве, стыдливо объявили террор лишь одним из пунктов своей программы; ультратеррористическая программа Н.А.Морозова была отвергнута. Однако на практике их деятельность, как и предрекал Морозов, пошла по пути наибольшего успеха, т.е., терроризма.

Цареубийство 1 марта стало ключевым моментом в истории терроризма в России. Это был величайший успех и величайшая неудача террористов[760]. Дело было не только в том, что успех дался партии чересчур дорогой ценой и вскоре почти все ее лидеры были арестованы или вынуждены бежать заграницу. Не произошло каких-либо народных волнений; власть, недолго поколебавшись, отказалась идти на уступки обществу, не говоря уже о террористах.

Однако успех народовольцев, обернувшийся гибелью партии, имел и другие, «непрямые» последствия. Цареубийство 1 марта 1881 года доказало, что хорошо организованная группа обыкновенных людей может достичь поставленной цели, какой бы невероятной она ни казалась. Убить «помазанника Божия» в центре столицы, объявив ему заранее приговор! И вся мощь великой империи оказалась бессильной перед «злой волей» этих людей. В этом был великий соблазн. Сообщения газет о раздробленных ногах божества сделали для подрыва «обаяния» правительственной силы больше, чем тысячи пропагандистских листков, вместе взятых. Возможно, важнейший итог события 1 марта 1881 года — «десакрализация» власти.

Путь «людей 1-го марта» привлекал еще и по следующим обстоятельствам: он был кажущеся прост и понятен, казался наиболее рациональным и даже гуманным. В самом деле — или тысячи жертв народной революции, или точно нанесенный удар по виновникам (истинным или мнимым) народных страданий.

Террористическая идея надолго стала господствующей в умах и душах русских революционеров; прежние противники терроризма, от П.Л.Лаврова до Г.В.Плеханова, вынуждены были в той или иной форме его признать. Даже после гибели «Народной воли» и постоянных неудач попыток ее возрождения, идея возобновления террористической борьбы продолжала активно отстаиваться и развиваться на страницах эмигрантской печати.

Последователи Исполнительного комитета, все же надеявшегося вызвать народное движение в какой-либо форме, окончательно отбрасывают эти надежды и объявляют террор формой борьбы интеллигенции с правительством (программа «Террористической фракции партии "Народной воли" в изложении А.И.Ульянова, «Террористическое движение в России» Л.Я.Штернберга). Последний даже подчеркивал нецелесообразность народной революции.

В 1890-е годы, когда терроризм оказался вопросом чистой теории, в писаниях сторонников терроризма появились новые нотки; в условиях распространения социал-демократических идей и заметных проявлений рабочего движения в России, Х.О.Житловский сформулировал задачу соединения терроризма с рабочим движением. Идеи Житловского, одного из идейных наставников главного идеолога эсеров В.М.Чернова, нашли развитие в работах последнего и попытки воплощения в практической деятельности эсеров.

Первый террористический акт в России был осуществлен бывшим студентом Д.В.Каракозовым. Тридцать пять лет спустя новое столетие политически было открыто выстрелом бывшего студента П.В.Карповича. Симптоматично, что Карпович, не принадлежавший к какой-либо партии или организованной группе, объявил себя социалистом-революционером, подобно революционерам 1870-х годов и в письме к товарищам заявил, что другой борьбы, кроме террористической он не знает (т.е. не признает). Одиночка Карпович опирался на русскую революционную традицию; в данном случае мы можем проследить и конкретный источник ее передачи — в Берлине, где он оказался после исключения из университета, Карпович вращался в кружке старого народовольца Е.Г.Левита.

Характерной была и реакция революционных кругов на выстрел Карповича. «Хоть одна ласточка весны и не делает, — писал старый народник и будущий эсер Н.В.Чайковский другому старому народнику и тоже будущему эсеру Ф. В. Волховскому, — но при том страшном нервном напряжении, которое теперь, очевидно, господствует в России — это "Первое предостережение Николаю Романову" — едва ли не будет фатальным началом новой террористической эпохи. Есть уже голоса, требующие "выделения боевой организации", т.е. Исполнительного комитета № 2»[761].