Терское казачество. Вспомним, братцы, про былое

Ослабление власти Оттоманской Порты над подчиненными ей областями казалось Николаю признаком близкого распада Турции.

Он был уверен, что с Англией можно сговориться, достаточно разграничить сферы влияния. Он дважды, в 1844 г. при посещении Лондона и в 1853 г. в беседе с английским послом в Петербурге, лично обсуждал возможности раздела Турции.

Николай, живший в мире династической мифологии, по выражению его немецкого биографа, приписывал, в своем державном самосознании, решающее значение в ходе политических событий личным отношениям, взглядам и предположениям правящих лиц, смешивая иной раз значение формальных международных обязательств и личных бесед или писем, какими обменивались власть имущие. Технику международных отношений он представлял в форме личных сношений и отношений между государями, непосредственно или через уполномоченных ими послов. Он строит существенные заключения и расчеты на прусской дружбе, австрийской благодарности за венгерскую кампанию, на английском благоразумии, к которому обращается в личных переговорах, на плохо понятом самолюбии Наполеона III, которому должно польстили приглашения в Петербург с обещаниями «братского» приема у русского самодержца (что французский император, естественно, понял как обидную бестактность), и т. п. Преувеличивая значение приемов, традиционных в международных сношениях эпохи абсолютизма, Николай дипломатическими иллюзиями отгонял от себя до последней возможности ожидание неизбежного взрыва огромной борьбы… В обманчивом расчете на то, что западные державы в конце концов уступят и не пойдут на решительную борьбу против русского протектората над Турцией и ее христианскими подданными, Николай поставил вопрос ребром о своем притязании на авторитетное покровительство православной церкви в пределах Турецкой империи, т. е. ввиду государственно-правового и административного значения константинопольского патриарха – над всем православным населением Оттоманской Порты. А на объявление войны Турцией 14 октября 1854 г. ответил манифестом, где причиной войны выставил защиту законного права России охранять на Востоке православную веру.

Станица. В воскресный день в церкви, как обычно, шел молебен. Церковный хор пел на клиросах. А батюшка в шитой золотом ризе басил у амвона. Курилась в его руках кадильница, на всю церковь пахло ладаном и топленым воском. Горели в подсвечниках свечи, поблескивало золото икон, смотрели на молящихся строгие глаза святых. У амвона стоял атаман с семьей, а вокруг все станичное население. Староста-бородач с блюдом двигался в обход по храму, и по подносу звенели бросаемые в него монеты.

– Пресвятая Богородице, спаси нас, – поет хор, и все в храме крестятся. – Спаси от бед рабы твоя Богородице.

Пылают свечи, густо клубится ладан, звенит кадило, дрожит синеватый воздух. Когда служка подсыпал батюшке в кадило ладан, в церковь вошел посыльный из казачьего правления и что-то сказал на ухо атаману. Тот тут же приказал писарю:

– Пригласи после службы членов правления ко мне.

Вскоре молебен закончился и народ повалил из церкви. Храм затих. В алтаре служки переодевали батюшку, стягивая с него ризу. Вернулся староста с блюдом в руках.

А в правлении собирались приглашенные казаки. Атаман Кульбака, высокий, сухонький, в синей черкеске с голубыми отворотами на рукавах, ходил по комнате, заложив руки за спину. Мягкие сапоги делали его шаги бесшумными.

– Казаки! – обратился он к присутствующим. Его голос удивительно не вязался с внешностью. По комнате раздался густой рокочущий баритон.

– Получена депеша из Владикавказа. Сообщают, замечена возня на турецкой границе. Область объявляется на военном положении. Думается мне, как бы не вспыхнула война.

– А мне кажется, это их очередной фарс, – заметил старый казак Скорик. – Пошумят, постреляют на границе, налетят шайкой человек в триста на солдатский пост в четыре человека – и назад. Знаем мы этих вояк.

– Да нет, Дмитрия, ты же знаешь, здесь войны начинаются внезапно, вспомни прежние – персидскую и ту же турецкую, – он повертел в руках присланную бумагу. – Отдан приказ о мобилизации. Нам в двухнедельный срок надо подготовить сотню.

– А куда она пойдет? – спросил кто-то из казаков.

– Первый Владикавказский полк идет в полном составе на турецкую границу, но готовится отряд и в Крымскую армию, – отвечает атаман.

– Ну, что ж, атаман, приказ надо выполнять, – продолжал все тот же старый казак Скорик, поправляя затянутую наборным поясом черкеску – Как гласит завет апостола Петра: «Бога бойтесь, царя чтите и всякой власти от Бога поставленной повинуйтесь».

Упоминание об этом словно солнцем озарило лица казаков. Ведь они сызмальства помнили, что они слуги царя и опора трона. И так из поколения в поколение блюли честь казачью, гордились казачьим званием и грудью становились на защиту Отечества.

– Я думаю, что мы срочно примем меры и, раз это надо, в срок выставим сотню отборных казаков, – вновь обратился к присутствующим атаман.

Казаки молчали, понимая, что атаман после этого скажет что-то важное и к чему-то обязывающее.