Tertium Organum: ключ к загадкам мира, изд. 2-е

У животного должна быть очень своеобразная логика. Это, конечно, не будет логика в настоящем значении слова, потому что логика подразумевает существование логоса, то есть слова или понятия.

Наша обычная логика, которой мы живём, без которой «сапожник не сошьёт сапога», сводится к простой схеме, формулированной Аристотелем в тех сочинениях, которые были изданы его учениками под общим заглавием Organon, то есть «Орудие» ([инструмент] мысли). Эта схема заключается в следующем:

— А есть А

— А не есть не-А

— Всякая вещь есть или А, или не-А.

Яснее это можно изобразить так:

— Я есть Я

— Я не есть не-Я

— Всё, что есть на свете, должно быть или Я, или не-Я.

Логики, заключённой в этой схеме — логики Аристотеля, вполне достаточно для наблюдения. Но для опыта её недостаточно, потому что опыт идёт во времени, а в формулах Аристотеля время в расчёт не принимается. Это было замечено на самой заре установления нашего опытного знания; отмечено Роджером Бэконом и формулировано через несколько столетий его знаменитым однофамильцем лордом Фрэнсисом Бэконом в сочинении Novum Organum — «Новое орудие» (мысли). Вкратце формулировку Бэкона можно свести к следующему:

— То, что было А, будет А

— То, что было не-А, будет не-А

— Всякая вещь была и будет или А, или не-А.

На этих формулах, сознаваемых или не сознаваемых, построен весь наш научный опыт, и на них же, собственно, построено шитьё сапог, потому что если бы сапожник не был уверен, что купленная вчера кожа будет кожей завтра, то он бы, вероятно, не решился шить сапоги, а стал бы искать какой-нибудь более верной профессии.

Формулы логики, как Аристотеля, так и Бэкона, сами по себе выведены из наблюдения фактов, и ничего другого кроме содержания этих фактов в себе не заключают и заключать не могут. Это не есть законы мышления, а только законы внешнего мира, как он воспринимается нами, или законы нашего отношения к внешнему миру.

Если бы мы могли представить себе «логику» животного, то мы поняли бы его отношение к внешнему миру. Наша главная ошибка относительно душевного мира животных заключается в том, что мы приписываем им свою собственную логику. Мы думаем, что логика одна, что наша логика есть нечто абсолютное, существующее вне нас и помимо нас. Между тем это только законы отношения нашего специфического Я к внешнему миру или законы, которые находит во внешнем мире наше специфическое Я. Другое Я найдёт другие законы.

* * *

Логика животного будет отличаться от нашей прежде всего тем, что она не будет общей. Она будет существовать для каждого случая, для каждого представления отдельно. Общих свойств, классовых, родовых и видовых признаков категорий для животного существовать не будет. Каждый предмет будет сам по себе, и все его свойства будут его специфическими свойствами.

Этот дом и тот дом — это совершенно разные предметы для животного, потому что это — свой дом, а то — чужой. Мы, вообще говоря, узнаём предметы по признакам сходства, животное должно узнавать их по признакам различия. Всякий предмет оно помнит по тому его признаку, который имел для него наиболее эмоциональное значение. В таком виде — то есть с эмоциональными тонами, представления сохраняются в памяти животного. Легко видеть, что такие представления сохранять в памяти гораздо труднее, и поэтому память животного обременена больше нашей, хотя по количеству знаний и по количеству того, что сохраняется в памяти, оно стоит много ниже нас.

Мы, раз увидев предмет, относим его к известному классу, роду и виду, подводим его под то или другое понятие и связываем его в уме с каким-нибудь «словом», то есть алгебраическим знаком; потом с другим, определяющим и т. д.

Животное не имеет понятий, у него нет этой умственной алгебры, при помощи которой мы мыслим. Оно должно знать данный предмет и запомнить его со всеми его признаками и особенностями. Ни один забытый признак уже не вернётся. Тогда как для нас главные признаки подразумеваются в понятии, с которым мы связали этот предмет. И мы можем найти его в памяти по любому его признаку.

Из этого ясно, что память животного отягощена больше нашей, и что именно это есть главная причина, мешающая умственной эволюции животного. Его ум слишком занят. Ему некогда двигаться вперёд. Можно остановить умственное развитие ребёнка, заставляя его заучивать наизусть ряды слов и ряды цифр. В таком положении находится животное. Это и объясняет тот странный факт, что животное умнее в молодости.

У человека расцвет интеллектуальной силы приходится на зрелый возраст, очень часто даже на старость. У животного как раз наоборот. Оно восприимчиво только в молодости. К зрелому возрасту его развитие останавливается и к старости несомненно идёт назад.

Логика животного, если мы попытаемся выразить её в формулах, подобных формулам Аристотеля и Бэкона, будет такова. Формулу «А есть А» — животное поймёт; оно скажет: Я это Я и т. п. Но формулы «А не есть не-А» оно уже не поймёт; не-А — это уже понятие. Животное скажет так:

— Это есть это

— То есть то

— Это не то.

Или: